1) Принятіе въ общину.
2) Обрядъ упосаты и Патимокка.
3) О времени, которое подлежитъ проводить въ покоѣ въ
періодъ дождей.
4) Объ обрядѣ паварана въ концѣ періода дождей.
5) О пищѣ, жилищахъ и т. д.
6) О лѣкарствахъ.
7) О платьѣ.
8) О согласовании разногласій во мнѣніяхъ путемъ
посредничества.
9) О временномъ удаленіи изъ общины и принятии въ нее
обратно.
10) Объ особых, правилахъ для монахинь.
- Въ буддійскихъ священныхъ писаніяхъ нѣтъ
жизнеописанія
Готамы-Будды: это странно, но весьма характерно для истинного буддизма.
Единственная книга, заслуживающая названія біографіи, съ нашей западной
точки зрѣнія, Малаланкара Ватту, неизвестно къ какому времени
относящаяся, совсѣмъ новое сочиненіе. Во всякомъ случаѣ, она явилась въ
свѣтъ цѣлыми двумя тысячелѣтіями позже самого Будды. Во вступленіи къ
сборнику буддійской живой старины, называемому книгою Джатакъ,
существуетъ, впрочемъ, гораздо болѣе древній очеркъ первой половины
жизни Будды, вплоть до тридцать шестого года его жизни. Очеркъ этотъ
относится приблизительно къ пятому вѣку нашей эры. Оба эти сочиненія въ
прозѣ основаны на томъ же преданіи. Написаны они на языкѣ пали, одно въ
Бирмѣ, другое на Цейлонѣ. Кромѣ того, существуетъ поэма, называемая
Джина Чарита (жизнь побѣдителя), сочиненная на Цейлонѣ Буддадаттою въ
двѣнадцатомъ вѣкѣ по P. X. Она подробно излагаетъ легенду о Буддѣ,
вплоть до тридцать шестого года его жизни, а также заключаетъ въ себѣ
разсказъ о послѣднихъ мѣсяцахъ жизни учителя. Есть еще двѣ извѣстныхъ
санскритскихъ поэмы: Будда Чарита и Лалита Вистара. Первая изъ нихъ,
часть которой утрачена, можетъ быть, съ значительной достовѣрностью,
отнесена къ концу перваго вѣка по P. X., вторая же, дата которой
неизвѣстна, повидимому еще новѣе.
- Эти поэмы нельзя назвать историческими жизнеописаніями.
„Возвращенный Рай“ Мильтона цѣненъ не тѣмъ, что онъ намъ сообщаетъ о
жизни своего главнаго дѣйствующаго лица, но тѣмъ искусствомъ, съ
которымъ авторъ возсоздаетъ разсказъ, извлеченный имъ изъ старинныхъ
источниковъ. Историческая цѣнность подобныхъ источниковъ опредѣляется
критикою, которая, разумѣется, не должна принимать во вниманіе
позднѣйшихъ поэтическихъ версій. То же слѣдуетъ примѣнить и къ нашимъ
палійскимъ и санскритскимъ поэмамъ, а, тѣмъ болѣе, къ китайскимъ и
тибетскимъ передѣлкамъ санскритскихъ оригиналовъ. Это литературные, а
не историческіе памятники: то, что они въ себѣ заключаютъ
историческаго, очень для насъ поучительно для опредѣленія, до какого
развитія, или, лучше сказать, искажения, дошли древнія преданія о жизни
Будды къ тому времени, когда книги эти были написаны,—искажения,
неизбѣжнаго при почитаніи героя послѣдователями его религіи. Къ
сожалѣнію, эти позднѣйшія санскритскія поэтическія свидетельства и
служили тѣмъ источникомъ, изъ котораго, въ наши времена, обыкновенно
черпались свѣдѣнія о жизни Будды. Чудная поэма сэра Эдвина Арнольда
„Свѣтъ Азіи“, многимъ изъ васъ, вѣроятно, извѣстная, представляетъ
собою краснорѣчивое изложеніе буддійскихъ вѣрованій тѣхъ временъ, когда
всѣ эти позднѣйшія поэмы были сочинены. Въ концѣ концовъ, самый лучшій
способъ стать ближе къ истинѣ заключается въ томъ, чтобы, углубившись
въ болѣе раннія свидѣтельства, въ подлинномъ текстѣ трехъ питакъ найти
все, что тамъ случайно сказано о жизни, семьѣ и обстановкѣ, окружавшихъ
Будду и, затѣмъ, обобщить эти данный.
Такого труда еще никто не предпринималъ и, разумѣется, никто не въ
состояніи предпринять до тѣхъ поръ, пока весь текстъ священнаго канона
не будетъ изданъ либо Обществомъ Палійскихъ Текстовъ, либо кѣмъ
другимъ. Подготовкою къ такому труду могутъ служить повѣствованія о
различныхъ событіяхъ изъ жизни Готамы, находящіяся въ предисловіяхъ, къ
нѣкоторымъ изъ его діалоговъ.
- Случайно, то въ томъ, то въ другомъ этическомъ положении,
исходящемъ изъ устъ самого Будды, какъ главнаго собеседника діалога,
проскальзываетъ автобиографическое воспоминаніе. Древнія поэмы тоже
иногда касаются подобныхъ же эпиизодовъ, а въ вводныхъ къ нѣкоторымъ
правиламъ общины разсказахъ, въ которыхъ поименовывается случай,
послужившій къ установленію основателемъ буддизма даннаго правила,
часто заключается намекъ на то или иное автобіографическое событіе.
Имѣя въ своемъ распоряженіи лишь ограниченное количество времени, я
могу только вкратцѣ изложить выводы, являющіеся слѣдствіемъ сравненія
между собою подобныхъ мѣстъ. Какъ вамъ всѣмъ извѣстно, подлинный годъ
рожденія Будды продолжаетъ еще служить предметомъ споровъ, но, по всей
вероятности, онъ приходится около шестисотаго года до P. X. Будда
родился въ городѣ Капила-Васту, расположенномъ, приблизительно, въ ста
миляхъ на сѣверо-востокъ отъ города Бенареса. Это была одна изъ тѣхъ
частей долины Ганги, которыя послѣдними подпали вліянію брахмановъ. Она
находилась далеко на востокъ отъ священной земли брахманскихъ преданій
и, едва ли подлежитъ сомнѣнію. что жители ея, въ тѣ времена, о которыхъ
мы говоримъ, были, во многихъ отношеніяхъ, независимѣе отъ вліянія
брахмановъ, нежели обитатели болѣе западныхъ странъ. Мы не имѣемъ
никакихъ свидѣтельствъ о томъ, чтобы въ этой странѣ, населенной
племенемъ высшей касты, образовавшемъ собою кланъ Сакья, обитало
значительное число брахмановъ. Г. Биль, покойный переводчикъ столькихъ
буддійскихъ писаній Китая, того мнѣнія, что слово Сакья само по себѣ
совершенно ясно доказываетъ скиѳское, следовательно и монгольское
происхожденіе этого клана. Но, по моему мнѣнію, нельзя дѣлать такого
глубокаго вывода на основаніи случайнаго сходства названій. Множество
подробностей подтверждаютъ туземное преданіе о томъ, что кланъ Сакья
или, по крайней мѣрѣ, главные члены его были арійскаго происхожденія.
Правленіе его было аристократическое.
- Въ шестомъ вѣкѣ до P. X. въ долинѣ Ганги мы находимъ
степень общественнаго развитія, почти тождественную съ развитіемъ,
достигнутымъ Греціей во времена Платона. За однимъ или двумя
исключеніями, царства еще не возникали. Страна распадалась на мелкія
общины, управляемый республиканскими учрежденіями. Нѣкоторыя изъ этихъ
общинъ носили болѣе аристократическій, другія болѣе демократический
характеръ; иныя уже начинали утрачивать свою самостоятельность,
превращаясь въ царства, основанныя какимъ-нибудь ловкимъ деспотомъ.
- Позднѣйшія сказанія представляютъ Будду сыномъ такого
царя, но этому совершенно противорѣчатъ болѣе ранніе источники. Тексты
всегда очень добросовѣстно, даже до смешного точно, называютъ каждаго
подобающимъ ему именемъ, отдавая должную дань уваженія его сану. Между
тѣмъ, отецъ Готамы называется царемъ только въ позднѣйшихъ источникахъ,
тогда какъ его двоюродный братъ, Баддія, именуется раджей. Но „раджа“
еще не вполнѣ соотвѣтствуетъ англійскому „king“ и можетъ быть не имѣло
большаго значенія, чѣмъ архонтъ или консулъ. Такимъ образомъ, вѣроятнѣе
всего, что Готама родился въ семьѣ, принадлежавшей къ господствующей
кастѣ маленькой арійской общины, поселившейся въ Капилавасту въ странѣ
Косала. Изъ позднѣйшихъ свидѣтельствъ мы могли бы заключить, что
владѣнія Сакьевъ были богатой и обширной страной. Ничто, однако, этого
не подтверждаетъ въ древнѣйшихъ писаніяхъ. Наоборотъ, изъ ссылокъ на
сосѣднія государства видно, что владѣнія Сакьевъ были весьма
незначительны, занимая немного болѣе ста пятидесяти квадратныхъ миль.
- Населеніе этой маленькой страны было земледѣльческое, и
нѣтъ сомнѣнія, что экономическое положеніе даже главенствующихъ семей
было очень скромное. Всѣ чудесныя подробности о богатствѣ и блескѣ
царскаго дворца, въ которомъ, окруженный восточною роскошью, обиталъ
Будда, обязаны своимъ происхожденіемъ естественному желанію
преувеличить значеніе того положенія, отъ котораго онъ отрекся, дабы
„выйти на путь“ нищенствующимъ учителемъ. Имя его матери еще не найдено
въ древнѣйшихъ текстахъ, но въ „Буддаванса“
она зовется Майей, и мы
узнаемъ, что она скончалась, когда Буддѣ было семь дней и что Будда
былъ воспитанъ своею теткой Маха-Паджапати изъ семьи Готама; затѣмъ,
что онъ былъ женатъ (имя жены его неизвѣстно) и что у него былъ сынъ
Рахула, сдѣлавшійся впослѣдствіи незначительнымъ членомъ общины,
основанной его отцомъ. О дѣтствѣ и ранней молодости Готамы ничего не
встрѣчается въ раннихъ писаніяхъ. Но и въ нихъ нѣтъ недостатка въ
описаніяхъ чудесъ, сопровождавшихъ его рожденіе, а также въ разсказахъ
о необычайно раннемъ развитіи мальчика. Онъ не родился такъ, какъ
рождаются обыкновенные люди: у него не было земного отца; по своему
собственному желанію онъ сошелъ съ небеснаго своего престола во чрево
матери; тотчасъ же по своемъ рожденіи онъ явилъ несомнѣнныя знаменія
своего высокаго духа и своего будущаго величія. Земля и небо слились въ
одно при его рождении, дабы воздать ему хвалу, деревья добровольно
склонились надъ его матерью, а ангелы и архангелы присутствовали тутъ
же, принося свою помощь. Его мать была лучшею и непорочнѣйшею изъ
женщинъ, отецъ его былъ царскаго рода, царь богатый и могучій. Было
какъ бы обязанностью вѣрующаго увеличивать и превозносить его отреченіе
и снисхожденіе, оказанное имъ людямъ, посредствомъ сопоставления
роскоши и положенія, покинутыхъ имъ, съ тою бѣдностью, въ которой онъ
впослѣдствіи находился. Въ удаленныхъ отъ Капилавасту странахъ
несоотвѣтствіе между такими яркими описаниями и положеніемъ тѣхъ лицъ,
которыхъ они касались, проходило незамѣченными въ средѣ легковѣрныхъ
слушателей.
- Такія сказанія представляютъ собою величайшій
исторический интересъ съ сравнительной точки зрѣнія. Подобныя же
сказанія распространены про всѣхъ основателей великихъ ре лигий и даже
относительно наиболѣе знаменитыхъ царей и побѣдителей древняго мира.
Они неизбѣжно возникаютъ на извѣстной ступени человѣческаго умственнаго
развитія и, по большей части, обязаны своимъ происхождениемъ
одинаковымъ условіямъ. Весьма поучительно слѣдить за дѣйствіемъ этихъ
условій, Я коснулся этого интереснаго предмета въ моемъ руководствѣ
„Буддизмъ“ и въ моихъ „Гиббертовскихъ чтенияхъ“. Въ этихъ сочиненияхъ я
указывалъ на источники буддийской легенды, а также на то, какъ
представление о „царѣ золотого вѣка“ и сказаніе о „пророкѣ-мудрецѣ“
повліяли на буддистовъ.
- Поэтому, въ настоящее время, ограничившись ссылкою на мои
сочинения, я лишь напомню о томъ. что слѣдуетъ не только не упустить
изъ виду источника каждаго легендарнаго события, но необходимо также
примѣчать приблизительную дату того, когда каждое событіе вошло въ
составъ постоянно развивающагося сказанія, равно какъ и то, сколько
времени требуется, чтобы люди совершенно искренно и честно увѣровали въ
божественное происхожденіе своего героя, въ его непорочное зачатіе, въ
удивительныя, даже сверхъестественныя проявленія его ранняго развитія и
т. д. Съ этой точки зрѣнія, слѣдуетъ обратить вниманіе на весьма важный
текстъ, называемый „Бесѣда о чудесахъ и дивахъ“. Въ текстѣ этомъ
выдается за непреложное, что въ моментъ зачатія каждаго, а
следовательно и историческаго Будды, міръ озаряется ослѣпительнымъ
свѣтомъ, что чрево матери дѣлается настолько прозрачнымъ, что мать
видитъ свое дитя ранѣе его рожденія; что беременность продолжается
ровно 280 дней, что мать, стоя, рождаетъ дитя, что, по своемъ рожденіи,
оно принимается руками небожителей и что сверхъестественные ливни
доставляютъ сначала горячую, а затѣмъ холодную воду для омовенія
ребенка; что будущій Будда начинаетъ тотчасъ же ходить и говорить, при
чемъ міръ снова озаряется яркимъ свѣтомъ. Существуютъ и другія
подробности, но и только что приведенныхъ достаточно, чтобы, принявъ во
вниманіе древность діалоговъ, убѣдиться въ томъ, какое короткое время
потребно для зарожденія такой вѣры въ чудесное.
- Мы знаемъ, что на двадцать девятомъ году жизни Готама
покинулъ домъ свой, молодую жену и маленькаго сына и пошелъ въ міръ
бездомнымъ скитальцемъ, для того, чтобы, разрѣшивъ для себя всѣ
глубочайшія задачи человѣческаго опыта, распространить среди людей
добрую вѣсть открытаго имъ спасенія. Западнымъ людямъ, даже самымъ
образованнымъ и вдумчивымъ, можетъ показаться страннымъ, что человѣкъ,
стремившійся къ такой цѣли, долженъ былъ поступить подобнымъ образомъ.
Но условія жизни въ долинѣ Ганги были тогда иными, чѣмъ теперь. Нельзя
было работать въ своемъ кабинетѣ для обновленія человѣчества: не
существовало книгъ для сообщенія съ внѣшнимъ міромъ. Съ другой стороны,
и потребности были болѣе ограничены и несложны. Среди пышной природы
этой малозаселенной страны было не только легкимъ, но даже обычнымъ
дѣломъ удаляться въ лѣса для того, чтобы предаться тамъ высшей жизни.
Мы знаемъ немало подобныхъ случаевъ. Въ законодательныхъ, книгахъ
брахмановъ отреченіе человѣка отъ міра почитается столь обычнымъ, что,
сообразно съ этимъ, и жизнь хорошаго брахмана дѣлится на три ступени:
первая — ученіе его, вторая — женитьба, обзаведение семьей и выполненіе
религіознаго служенія и жертвоприношеній, а также семейныхъ
обязанностей, требующихся отъ примѣрнаго брахмана и, наконецъ, третья —
оставление своего дома и удаленіе, съ женою или одному, въ лѣсъ, гдѣ
можно жить отшельникомъ, предаваясь созерцанію.
- Идея убѣжища, куда можно удалиться, освободившись отъ узъ
мірскихъ, и гдѣ можно предаться очищенію своей души, не осталась чуждою
даже и христіанству. Въ Индіи же, въ тѣ времена, мысль эта была весьма
распространенною не только среди брахмановъ, но и среди многочисленныхъ
сектъ, предлагавшихъ міру каждая свое, независимое отъ брахмановъ,
рѣшеніе жизненныхъ задачъ. Въ буддійскихъ писаніяхъ постоянно
встрѣчаются ссылки на странствующихъ подвижниковъ всевозможныхъ
племенъ, кастъ и сектъ, мужчинъ, равно какъ и женщинъ, странствовавшихъ
отъ одного селения къ другому и всегда готовыхъ вступить въ пренія съ
каждымъ встрѣчнымъ.
- Такъ, напр., въ одномъ изъ сборниковъ житій говорится объ
одной женщинѣ, странствовавшей по деревнямъ. Она у каждой околицы
втыкала метловище съ объявленіемъ, чтого това вступить въ прения со
всякимъ, кто опрокинетъ ея метловище. Въ одной изъ деревень какой-то
послѣдователь Будды принялъ ея вызовы. На слѣдующій день, въ
присутствии всей деревни, состоялась между ними бесѣда. Буддистъ
разгадалъ всѣ ея загадки, она же не могла отвѣтить на предложенные имъ
вопросы и, смущенная этимъ, совершенно не привыкшая къ подобнаго рода
пораженіямъ, она поклониилась до земли своему противниику, признавъ
себя съ этого дня послѣдовательницей Будды. Въ одномъ изъ діалоговъ
Готамы заключается полное обсуждение причинъ, побуждавшиихъ людей тѣхъ
временъ къ такому образу жизиии. Въ этомъ диалогѣ отшельникъ Раттапала,
молодой и богатый, отрекается отъ міра. Онъ поясняетъ царю, почему люди
должны слѣдовать по этому пути, руководясь болѣе высокими побужденіями,
нежели разочарование, бѣдность или старость.
- „Выступивъ на путь“, таково техническое выраженіе
буддийскихъ писаній, Готама сначала направился въ Раджагаху, главный
городъ сосѣдняго Магадскаго царства. Его посѣщеніе описано въ одной изъ
вышеупомянутыхъ древнихъ поэмъ, вошедшихъ въ составъ канона, и я
привожу это описаніе, какъ примѣръ біографическаго матеріала,
встрѣчающагося въ этихъ памятникахъ. Оно называется Паббаджа-Сутта и
заключается въ Сутта-Нипатѣ. Разумѣется, вся красота стиха палійскаго
текста этой простой баллады утрачивается въ моемъ переводѣ.
1. Отшельничество прославлю, какъ
отшельникомъ сталъ
зрящій, какъ онъ разсудилъ и избралъ отшельничество.
2. «Жизнь домашняя — тѣснота,
вольный воздухъ —
отшельничество», такъ
узрѣлъ и сталъ отшельникомъ.
3. Сталъ отшельникомъ, отрекся онъ
отъ зла дѣломъ и
словомъ, и жизнь
свою онъ очистилъ.
4. Пришелъ въ Раджагаху, въ
Гириббаджу и въ странѣ
Магадской, подаяніе
собиралъ онъ, признаками доблестными одаренный.
5. Увидалъ его (царь) Бимбисара,
стоя на дворцѣ своемъ;
увидавъ его,
доблестными признаками одареннаго, сказалъ таковое царь:
6. «Взгляните на человѣка этого:
прекрасенъ онъ, великъ,
чистъ,
достойно поведеніе его, прямо передъ собою глядитъ онъ.
7. Взоръ его опущенъ, блюдетъ онъ
себя; не изъ низкаго
рода онъ. Бѣгите
посланцы царскіе, узнайте, куда пойдетъ монахъ».
8. Отправленные, побѣжали царскіе
посланцы вслѣдъ за
монахомъ узнать,
куда пойдетъ онъ и гдѣ остановится.
9. Отъ дома въ домъ идя, онъ, съ
чувствами обузданными,
самообладанія
полный, размышляющій, бдящій, скоро наполнилъ чашу.
10. Кончивъ обходъ за поданіемъ,
вышелъ отшельникъ изъ
города,
отправился къ горѣ Пандава, думая: «тамъ остановлюсь».
11. Увидѣвъ, что онъ тамъ
остановился, царскіе посланцы
усѣлись (по
близости), а одинъ пошелъ и сказалъ царю:
12. «Монахъ тотъ, о царь, сидитъ
предъ (горою) Пандава,
какъ могучій
тигръ, какъ левъ въ горной пещерѣ».
13. Слова посланца выслушавъ, въ
прекрасной колесницѣ
царь поспѣшилъ къ
горѣ Пандава.
14. Сколько можно было, онъ
проѣхалъ въ колесницѣ, потомъ
сошелъ,
дошелъ пѣшкомъ до монаха и сѣлъ около него.
15. Усѣлся царь и привѣтами съ
монахомъ обмѣнялся, а
послѣ привета
сказалъ таковое:
16. «Юноша, ты нѣженъ тѣломъ. въ
расцвѣтѣ молодости,
цвѣтъ лица твоего
прекрасенъ, какъ у родовитаго кшатрія,
17. Что блеститъ во главѣ войска,
героями окруженный.
Дамъ тебѣ
богатство, пользуйся имъ; скажи мнѣ въ отвѣтъ родъ твой?»
18. «О, царь! у склона Гималая
есть страна, богатствомъ
сильная,
населяютъ ее Косалы,
19. По роду потомки солнца, по
рожденію, Сакіи; изъ этого
рода
происхожу я, отшельникъ, мірскихъ благъ не желаю;
20. Узрѣвъ въ нихъ
опасность, понявъ, что въ уходѣ
счастіе, пойду на
борьбу съ собой, ибо это по сердцу мнѣ».
- Такъ кончается Паббаджа-Сутта.
- Отвергнувъ предложеніе царя, отрекшійся отъ міра сдѣлался
ученикомъ одного изъ отшельниковъ, селившихся въ горахъ, близъ
Раджагахи. Въ другой суттѣ есть изложеніе сущности ученія этого
мудреца, звавшагося Алара Калама, а также причинъ, почему Готама не
былъ удовлетворенъ его ученіемъ. Изложеніе сдѣлано самимъ Буддою.
- Потомъ онъ направился къ другому отшельнику, къ Уддакѣ,
сыну Рамы, но и тотъ не удовлетворилъ его.
- Въ другомъ памятникѣ мы находимъ еще нѣкоторыя свѣдѣнія о
двухъ вышеупомянутыхъ мудрецахъ, приведенныя по поводу нѣкоторыхъ ихъ
изреченій. Изъ этихъ изреченій явствуетъ, что ученіе обоихъ мудрецовъ
не было особенно просто. Это было тщательно продуманное рѣшеніе задачъ
жизни, служившихъ впослѣдствіи для другихъ школъ, напр., для Санкьи и
для Веданты, предметомъ подобныхъ же обсужденій. Несомнѣнно, что
Готама, въ это или даже въ болѣе раннее время, прошелъ последовательную
и полную школу глубочайшей философіи своего времени. Всѣ древнѣйшіе
памятники единогласно свидѣтельствуютъ что, побывъ ученикомъ Алары и
Уддаки, Готама предался на неизвестный намъ срокъ времени
послѣдовательному подвижничеству. Въ тѣ времена было распространено
представленіе, что строгимъ самобичеваніемъ человѣкъ можетъ приблизить
къ себѣ боговъ и заставить ихъ открыть ему истину, а также, что
изнуреніемъ плоти достигается высшая сила духа и необыкновенное
ясновидѣніе. По этой причинѣ, должно быть, Готама сталъ постепенно
пріучать себя къ наименьшему количеству пищи и, сдерживая свое дыханіе,
старался впасть въ такое состояние, когда на него могло снизойти
жаждуемое имъ просвѣтлѣніе.
- Во время этихъ самобичеваний, за нимъ наблюдало пять
отшельниковъ, дивившихся его силѣ воли и надѣявшихся узрѣть его
причастникомъ давно ожидаемаго просвѣтленія. По этому, насъ не должно
удивлять, что впослѣдствіи слова Будды разнеслись какъ звукъ огромнаго
гонга, висящаго по среди тверди небесной. Однако это еще не приблизило
его къ цѣли и, однажды, посли долгаго изнуренія, когда, зашатавшись,
онъ упалъ безъ чувствъ на землю, Готама отказался отъ своего
подвижничества и снова вернулся къ обыденному образу жизни отшельника.
Въ это время, когда онъ, казалось, наиболее нуждался въ сочувствіи и
когда его неудача могла быть смягчена нѣжнымъ довѣріемъ и почтительной
любовью вѣрныхъ его последователей, товарищи покинули его и удалились
въ Бенаресъ. Для нихъ представлялось аксіомой, что духовная побѣда
достижима только посредствомъ изнуренія своей плоти. Отказавшись отъ
подвига, онъ потерялъ ихъ уваженіе и, не смотря на его глубокое
отчаяніе, они предоставили ему въ одиночествѣ перетерпѣть всю горечь
сомнѣній.
- За этимъ послѣдовала та душевная борьба, которая
закончилась подъ древомъ Высшаго Познанія, гдѣ отшельникъ Готама
достигъ, наконецъ, сана будды и нирваны и, такимъ образомъ, разрѣшилъ
тайны жизни. Отнынѣ онъ сталъ Готамой-Буддою.
- Позднѣйшія сказанія описывали это величайшее событіе
жизни Будды чуждыми древнѣйшимъ текстамъ поэтическими красками. Даже
извѣстное событіе искушенія Мары, духа зла, (занимающее столько
страницъ въ позднѣйшихъ разсказахъ, а также въ чудной поэмѣ сэра Эдвина
Арнольда) совершенно отсутствуетъ въ этихъ текстахъ. Случайная ссылка
на это событіе (въ „Книгѣ о великой кончинѣ“) представляетъ собою лишь
голое упоминаніе о зломъ внушеніи учителю, внушеніи, что теперь по
разрѣшеніи всѣхъ тайнъ, трудъ его оконченъ и что онъ можетъ покинуть
міръ, не сдѣлавъ попытки сообщить людямъ благую вѣсть о Благородномъ
Пути.
- Но онъ оттолкнулъ эту мысль (называемую внушеніемъ извнѣ)
и рѣшился возвѣстить свое ученіе міру.
Сначала онъ сообщилъ его пяти отшельникамъ, своимъ бывшимъ товарищамъ.
Въ древнѣйшемъ повѣствованіи объ этомъ событіи, въ Маха-Ваггѣ, сказано,
что когда отшельники завидели его, они обратились другъ къ другу со
словами: „Почтенные, вотъ монахъ Готама, въ изобиліи живущій, отъ
подвига отрекшійся, къ жизни наслажденій вернувшійся. Не станемъ его
привѣтствовать, не встанемъ ему навстрѣчу, не возьмемъ его чаши и
плаща, а только поставимъ ему сѣдалище; если захочетъ, пусть сядетъ“.
- Но когда благословенный приблизился къ нимъ, они не могли
выдержать и пошли къ нему навстрѣчу. Одинъ взялъ его чашу и одежду,
другой приготовилъ ему сѣдалище, третій принесъ воды, дабы омыть ему
ноги, скамью и полотенце. Тогда учитель сѣлъ на приготовленное ему
сѣдалище. Отшельники обратились къ нему по имени, называя его
„другомъ“. Онъ сказалъ: „О, монахи, не обращайтесь къ Буддѣ по имени,
или со словомъ „почтенный“: онъ сталъ архатомъ, всесовершеннымъ Буддою.
Внемлите, монахи: я васъ научу, я вамъ укажу законъ. Если по слову
моему вы станете поступать, то вскорѣ достигнете обладания того
завершения святой жизни, ради котораго благородные юноши покидаютъ дома
и идутъ въ пустыню, достигнете его, понявъ его вполнѣ и узрѣвъ лицомъ
къ лицу“.
- Но они возразили, что, отказавшись отъ изнуренія своей
плоти, онъ едва ли могъ достичь просвѣтлѣнія, къ которому стремился. На
это онъ утверждалъ, что достигъ просвѣтлѣнія и обладаетъ знаниемъ. На
ихъ новое возраженіе онъ сказалъ: „Признаете вы, монахи, что раньше
никогда я вамъ такъ не говорилъ?“
- „Да, ты не говорилъ такъ, владыка“.
- Затѣмъ, въ бесѣдѣ называемой „Основание царства
справедливости“, онъ изложить свой взглядъ на жизнь.
- Въ слѣдующемъ чтеніи я приведу подлинные его слова,
сказанныя по этому важному вопросу, слова, которыя позднѣйшія
повѣствованія украсили новыми поэтическими легендами, отличающимися
иногда дивной красотой.
- Всѣ пять отшельниковъ примкнули къ новому ученію, послѣ
чего Готама пробылъ нѣкоторое время въ скитѣ близь Бенареса вмѣстѣ съ
ними. Затѣмъ, онъ проповѣдывалъ свое ученіе и обращалъ людей до тѣхъ
поръ, покуда (по истеченіи трехъ мѣсяцевъ) число его учениковъ не
возрасло до шестидесяти человѣкъ. Тогда онъ послалъ ихъ странствовать
по селеніямъ, проповѣдывать его ученіе всему міру, а самъ направился
для той же цѣли въ Урувелу.
- Съ этого времени начинается дѣятельность Готамы, какъ
учителя. Жизнь его, вплоть до самой смерти, очень немногосложна. Какъ и
всѣ другіе отшельники того времени, три месяца въ году (дождливое время
года) онъ проводилъ въ какомъ-нибудь опредѣленномъ мѣстѣ; остальные
девять мѣсяцевъ странствовалъ по всей долинѣ Ганги изъ деревни въ
деревню, проповѣдуя и уча своему новому ученію. У меня не хватаетъ
времени, да было бы и недостаточно интересно слѣдовать за нимъ во всѣхъ
его странствіяхъ. Правда, въ каждомъ діалогѣ и въ каждой поэмѣ
обозначено мѣсто, гдѣ происходила данная бесѣда и упомянуто, что именно
ее вызвало, но трудно установить какую-нибудь хронологическую связь
всего этого, тѣмъ болѣе, что не время, когда произнесено слово, но
самая суть его, истина, въ немъ заключающаяся, занимаютъ главное мѣсто
въ повѣствованіи.
- Мы знаемъ, что Готама вернулся, наконецъ, въ свой домъ, и
существуетъ весьма трогательный разсказъ объ его свиданіи съ отцомъ,
женою и съ единственнымъ его сыномъ. Существуетъ не мало и другихъ
событій, которыя интересны сами по себѣ и освѣщаютъ намъ характеръ
Будды.
- Въ моемъ „Руководствѣ“ разсказаны главнѣйшія событія
послѣднихъ двадцати лѣтъ его дѣяній на поприщѣ учителя. Здѣсь я имѣю
возможность говорить лишь въ болѣе общихъ чертахъ.
- Въ комментаріи Буддагосы на первый діалогъ Готамы, на
ходится очень интересная картина того, какъ Будда проводить свой день.
Такъ какъ комментарій этотъ еще не переведенъ, то думаю, что описаніе
это можетъ васъ заинтересовать. Вотъ оно:
- „Блаженный, вставъ рано, вымывшись и убравшись самъ, изъ
вниманія къ прислуживавшему монаху, удалялся для размышленія въ
уединенное мѣсто до тѣхъ поръ, пока не насту пало время для обхода за
подаяніемъ. Тогда, внолнѣ одевшись и взявъ чашу, онъ шелъ въ сосѣднюю
деревню или городъ, иногда одинъ, иногда окруженный толпою монаховъ.
При этомъ то не бывало чудесъ, то бывали чудеса: когда онъ шелъ за
подаяніемъ, передъ нимъ вѣялъ мягкій вѣтеръ, очищая путь, тучи
проливали нѣсколько капель дождя, чтобы прибить пыль, и располагались
надъ нимъ, какъ балдахинъ. Другіе вѣтры раскидывали но пути цвѣты.
Возвышенія на дорогѣ выравнивались, ямы заполнялись, такъ что, когда
онъ ступалъ на землю, она была ровная, пріятная для прикосновения, и
ноги его, встрѣчали всюду цвѣты. И когда онъ стоялъ на порогѣ дома,
иногда отъ его тѣла исходили шестицвѣтные лучи, освѣщая крыши и
балконы, подобно желтому золоту или пестрымъ тканямъ. Слоны, лошади,
птицы, каждый на своемъ мѣстѣ, приветствовали его нѣжными звуками,
слышались барабаны, лютни и другіе инструменты, и украшенія на людяхъ
звенѣли. Благодаря всему этому, люди знали: „Сегодня блаженный пришелъ
сюда за подаяніемъ!“ И выходили они на улицу разодѣтые, съ цвѣтами и
благовоніями и, почтя ими блаженнаго, говорили: „Дозволь намъ, владыко,
накормить десять монаховъ, двадцать, сто“. Такъ прося, они брали чашу
блаженнаго и, уготовивъ сѣдалище, приносили ему пищу. Послѣ ѣды
блаженный, обращая вниманіе на нравственную подготовку каждаго изъ
присутствующихъ, такъ преподавалъ законъ, что одни послѣ проповѣди
становились правовѣрными мірянами, а другіе—достигали разныхъ степеней
совершенства до архатства включительно. Изливъ, такимъ образомъ,
милосердие свое на многихъ, онъ вставалъ и возвращался къ себѣ. Тамъ
онъ садился на приготовленномъ сѣдалищѣ въ бесѣдкѣ и ждалъ пока монахи
кончатъ ѣду. Его прислужникъ сообщалъ ему объ этомъ и тогда онъ
удалялся въ келью. Такъ проходило время его утромъ.
- Потомъ блаженный, усѣвшись на приготовленномъ
прислужникомъ сѣдалищѣ въ келии, мылъ ноги. Омывъ ноги, онъ становился
на крыльцѣ келіи и обращался къ братіи со словами: „Братія, непрестанно
бдите. Трудно встрѣтить Будду въ мірѣ, трудно родиться человѣкомъ.
трудно найти подходящее мгновеніе, трудно выступить на путь, трудно
услышать истинный законъ“.
- Тутъ нѣкоторые спрашивали блаженнаго о предметѣ для
размышленія. И онъ давалъ имъ указанія соотвѣтственно ихъ
способностямъ. Затѣмъ всѣ, преклонившись передъ блаженнымъ, шли въ
уединенныя мѣста: кто въ лѣсъ, кто подъ дерево, кто въ горы, кто въ
обители боговъ. Тогда блаженный входилъ въ келію и, если чувствовалъ
усталость, то спокойный и самообузданный, онъ на короткое время ложился
и отдыхалъ, лежа на правомъ боку, какъ левъ. Отдохнувъ, вставалъ и во
вторую половину дня озиралъ міръ. Въ концѣ дня народъ изъ сосѣдняго
города или деревни, который утромъ заботился объ его пищѣ, стекался къ
нему разодѣтый, съ цвѣтами и благовонія. И блаженный, сидя на своемъ
сѣдалищѣ въ палатѣ вѣры, соответственно пониманію пришедшихъ, училъ ихъ
вѣрѣ и, когда наступало время, отпускалъ. И выслушавъ проповѣдь, люди
преклонялись передъ блаженнымъ.
- Такъ проводилъ онъ послѣобѣденное время.
- Послѣ того, если ему хотѣлось омыться, онъ отправлялся въ
баню и тамъ прислужникъ мылъ его заранѣе приготовленною водою; затѣмъ
прислужникъ приготовлялъ блаженному въ келіи сѣдалище, блаженный,
надѣвъ плащъ, сидѣлъ, обнаживъ плечо, короткое время въ одиночествѣ.
Затѣмъ къ нему являлись монахи: одни предлагали вопросы, другіе—просили
о предметѣ для размышленія, третьи—желали проповѣди. Удовлетворяя ихъ
желаніе, блаженный проводилъ первую часть ночи.
- По окончаніи первой части ночи монахи уходили,
откланявшись блаженному. Тогда являлись съ вопросами различные
божества. И, отвѣчая на ихъ вопросы, блаженный проводилъ вторую часть
ночи.
- Третью части ночи онъ дѣлилъ на три части. Одну часть онъ
ходилъ взадъ и впередъ, вторую—отдыхалъ, лежа на правомъ боку, въ
третью—вставалъ, садился и взоромъ всевѣдущаго озиралъ міръ, чтобы
увидать, какія желанія были высказаны людьми въ ихъ прежнія
перерожденія, имѣя въ виду ихъ добрыя дѣла. Такъ проводилъ онъ третью
часть ночи“.
- Правда, картина эта полна сверхъестественныхъ
подробностей, вполнѣ соотвѣтствующихъ тому, что можно ждать отъ
пересказа преданія, которое переходило изъ устъ въ уста въ теченіе
тысячелѣтія приблизительно, но, тѣмъ не менѣе, подробности эти не
лишены своеобразной поэтической красоты, и изъ событій, которыя
занимали весь день учителя, составляется картина, подтверждаемая въ
главныхъ чертахъ своихъ случайными ссылками древнѣйшихъ писаній. Я не
сомнѣваюсь. что именно такимъ образомъ протекали трудовые дни полезной
и мирной жизни Будды и считаю совершенно правдивымъ настроение
разсказа, сквозящую въ немъ умственную подвижность, тотъ миръ, гармонию
и мягкость, которые являются преобладающими чертами этой картины.
- Разумѣется, въ картинѣ этой представляется, что Будда
проводить день въ одномъ мѣстѣ, между тѣмъ, какъ мы должны помнить, что
Будда постоянно мѣнялъ свое мѣстопребываніе и, слѣдовательно, ранніе
утренние и вечерніе часы посвящалъ переходамъ изъ одного мѣста въ
другое. Существуетъ, одна книга или, лучше сказать, глава,
заключающаяся въ Діалогахъ (самая изъ нихъ длинная), которая даетъ намъ
подробное описаніе послѣднихъ трехъ мѣсяцевъ жизни Будды.
- Изъ этого свидетельства, равно какъ и изъ другихъ мѣстъ
древнѣйшихъ писаній, явствуетъ, что во время своихъ ежегодныхъ
девятиимѣсячныхъ странствій, Будда имѣлъ привычку проходить ежедневно
около 15—20 миль пѣшкомъ, что въ сильной степени содействовало крѣпости
его здоровья и помогло ему прожить до глубокой старости. На двадцать
девятомъ году онъ покинулъ міръ, шесть лѣтъ провелъ въ занятіяхъ и
созерцании, предшествовавшихъ его выступленію на поприще учителя,
затѣмъ, сорокъ пять лѣтъ странствовалъ, училъ и размышлялъ. Понятно, въ
теченіе столь долгаго срока у него было достаточно времени, чтобы
всесторонне продумать тѣ взгляды на жизнь, которые изложены въ его
діалогахъ и которые будутъ предметомъ слѣдующихъ нашихъ двухъ чтеній.
На значительномъ протяженіи страны, простиравшейся отъ Патны, на
сѣверо-востокѣ, до Саватти, на сѣверо-западѣ, и имѣвшей около трехсотъ
миль въ длину, при ста въ ширину, онъ поддерживалъ постоянныя сношения
со всѣми наиболѣе развитыми и глубокими мыслителями того времени, имѣя,
такимъ образомъ, нерѣдко возможность сравнивать свои взгляды съ ихъ
взглядами.
- Вмѣстѣ съ тѣмъ, вслѣдствіе постояннаго общения съ людьми
всѣхъ сословій, начиная отъ царей и богатыхъ купцовъ, брахмановъ и
разныхъ основателей сектъ и кончая жителями деревни, онъ могъ до
тонкости изучить потребности и стремления, надежды и спасенія
человѣчества.
- Очень интереснымъ и характерными для царившей тогда въ
долинѣ Ганги удивительной вѣротерпимости является то обстоятельство,
что учитель, вся философія котораго была прямо противоположна
преобладающей вѣрѣ и которая неизбѣжно должна была подорвать вліяніе
брахмановъ, духовнаго сословія тѣхъ временъ, что такой учитель могъ
безпрепятственно, постоянно и мирно проповѣдывать свое ученіе, въ
теченіе столь продолжительнаго періода времени. Мало того, хотя теорія
души была имъ совершенно отвергнута, что уже, само по себѣ, являлось
несовмѣстимымъ съ теологіею Ведъ, а, слѣдовательно и съ главенствомъ
брахмановъ, эти же самые брахманы, гдѣ бы онъ только ни проповѣдывалъ,
являли нерѣдко самое глубокое вниманіе къ его умозрѣніямъ. Немалое
число его учениковъ и выдающихся членовъ его общины были изъ сословія
брахмановъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ принималъ людей всѣхъ другихъ кастъ и
среди исповѣдовавшихъ преобладающую религію, встрѣчались люди, которые
предвидѣли, что такой образъ дѣйствія долженъ неминуемо привести къ
подрыву выдающагося общественнаго положенія брахмановъ и ихъ богатствъ.
Но, въ общемъ, индійцы тѣхъ временъ смотрѣли на него какъ на индійца
же. Мы знаемъ, что ни онъ, ни его послѣдователи, въ теченіе долгихъ
вѣковъ спустя, не подверглись ни одному гоненію. Разительнымъ
показателемъ такой постоянной вѣротерпимости можетъ служить то, что
великій буддійскій властитель Асока, въ своихъ знаменитыхъ указахъ,
воздаетъ равную дань уваженія какъ брахманамъ и учителямъ противныхъ
буддизму сектъ, такъ и руководителямъ исповѣдуемой имъ вѣры.
- Во всю многовѣковую исторію буддизма, представляющую
собой исторію доброй половины человѣчества въ теченіе болѣе чѣмъ двухъ
тысячелѣтій, буддисты неизмѣнно отличаются все той же вѣротерпимостью и
за весь этотъ долгій промежутокъ времени прибѣгаютъ не къ мечу, но къ
умственному и нравственному убѣжденію: мы не находимъ у нихъ ни одного
при мера религіознаго гоненія. Мирно началась буддійская реформація, и
буддійская церковь, вплоть до нашихъ дней столь же мирно продолжаетъ
свое существованіе. Въ этомъ следуетъ видѣть доказательство того
обстоятельства, которое мы никогда не должны упускать изъ виду, а
именно, что Готама былъ индійцемъ, родился, выросъ, жилъ и умеръ
таковымъ. Его ученіе, такое широкое, самобытное и столь разрушительное
для господствовавшей вѣры тѣхъ дней, было всецѣло индійскимъ. Какъ ни
самобытенъ его трудъ безъ умственной работы предшественниковъ онъ былъ
бы немыслимъ. Безъ сомнѣнія, Готама былъ величайшимъ изо всѣхъ
индійскихъ учителей, и буддизмъ слѣдуетъ признать чисто индійской
религиозной системой. Въ теченіе всей жизни и дѣятельности своей, Будда
является характернымъ индійцемъ. И какое бы положеніе онъ ни занялъ въ
ряду другихъ учителей и по сравнении съ учителями запада, намъ слѣдуетъ
признать его величайшимъ, мудрѣйшимъ и лучшимъ изъ индийцевъ.
- Вамъ навѣрное приходилось слышать о чудныхъ
остаткахъ
буддійскаго искусства, служащихъ предметомъ изумленія и восхищения для
всѣхъ путешественниковъ по Индіи. Однимъ изъ самыхъ поразительныхъ
памятниковъ вѣры, въ настоящее время уже забытой въ Индіи,
представляются буддійскія пещеры. Самыя замѣчательныя изъ нихъ
находятся въ центрѣ и на западѣ Индіи, а также на островкѣ нѣкогда
пустыннаго залива, превратившагося теперь въ людное сосредоточие
англійской торговли на востокѣ,—въ Бомбейскую бухту. Чудныя пещеры эти
называются пещерами Элефанты. На пустынномъ островкѣ, вдали отъ
человѣческаго жилья, индийцы выдолбили въ твердой скалѣ цѣлый рядъ
покоевъ и тѣсныхъ и обширныхъ, иногда даже величиною въ большую залу.
Въ этихъ помѣщеніяхъ, вдали отъ шумнаго свѣта, отшельники тѣхъ временъ
могли вести тихую созерцательную жизнь.
- Въ центрѣ Индии существуютъ еще болѣе величественный
пещеры Аджанты. Въ лѣсистой и холмистой мѣстности, называемой въ
настоящее время областью Нагпуръ, и въ тѣ вре мена удаленной отъ
мірской суеты, древние буддисты выдолбили въ отвѣсной стѣнѣ гранитной
скалы множество аудиторій и келій. Входъ въ эти помѣщения и лицо скалы
украшены рѣзьбой, сами же помѣщенія поддерживаются столбами,
изсѣченными въ той же твердой скалѣ. Столбы эти украшены также искусной
рѣзьбой и живописью, дѣлающими изъ пещеръ Аджанты одно изъ чудесъ
свѣта. Забытая въ теченіе цѣлыхъ столѣтій, живопись настолько
пострадала отъ времени, что мѣстами трудно разобрать, что хотѣлъ
изобразить художникъ.
- Одна изъ многочисленныхъ картинъ этихъ фресокъ долго
считалась изображеніемъ знаковъ Зодіака, такъ она и называется въ
бомбейскихъ воспроизведеніяхъ аджантскихъ фресокъ. Изображеніе это, къ
несчастью, сильно пострадавшее отъ времени, представляетъ колесо,
раздѣленное спицами на шесть отдѣленій. Въ этихъ отдѣленіяхъ, а также
вокругъ обода колеса, расположены фигуры. Содержаніе этой интересной
фрески не имѣетъ ничего общаго съ чѣмъ-либо столь вещественнымъ, какъ
знаки Зодіака, а представляетъ собою попытку изобразить такъ называемое
„колесо жизни“, или „цѣпь причинностей“. Согласно одному изъ
древнѣйшихъ буддійскихъ текстовъ, Готама измыслилъ колесо это въ тотъ
великій моментъ своей жизни, когда, пребывая подъ древомъ познанія, онъ
достигъ высокаго божественнаго знанія, которымъ заслужилъ себѣ
наименованіе „Будды“, т. е. „просвѣтленнаго“.
- Я прочту вамъ тѣ слова изъ Маха-Вагги, которыми
первоначально было изложено „Колесо жизни“ или „Цѣпь причинностей“.
Впрочемъ, заранѣе можно сказать, что, несмотря на то, что я излагаю
этотъ текстъ на доступномъ вамъ языкѣ, вы не поймете ни одного слова.
1. «Отъ невѣдѣнія происходятъ санкхары.
2. Отъ санкхаръ происходитъ познаніе.
3. Отъ познанія происходятъ имя и форма.
4. Отъ имени и формы происходятъ шесть орудныхъ
познаний.
5. Отъ шести орудныхъ познаній происходитъ осязаніе.
6. Отъ осязанія происходитъ чувство.
7. Отъ чувства происходитъ вожделѣніе.
8. Отъ вожделѣнія происходитъ привязанность.
9. Отъ привязанности происходитъ бытіе.
10. Отъ бытія происходитъ рожденіе.
11—12. Отъ рожденія происходятъ: старость, смерть,
печаль,
ропотъ, тѣлесная и духовная скорбь, мученія.»
- Что же все это обозначаетъ? Трудно понять этотъ
отрывокъ,
не обративъ особеннаго вниманія на нѣкоторыя основныя положенія
буддійскаго ученія. Въ нашемъ отрывкѣ не упоминаются, а только
подразумѣваются эти положенія.
- Припомнимъ, во-первыхъ, самое основное положеніе,
постоянно встречающееся въ буддійскихъ писаніяхъ и котораго
придерживаются, по моимъ наблюденіямъ, до сихъ поръ всѣ буддисты,
положеніе, что не существуетъ ничего божескаго или человѣческаго,
животнаго, вещественнаго или неорганическаго, что было бы постоянно. Не
существуетъ „бытія“, есть лишь одно „становление“. Истина эта примѣнима
не только къ высшимъ богамъ, но и къ послѣднему, самому мельчайшему изъ
атомовъ. Состояние отдѣльнаго существа, предмета или лица,
обособленнаго отъ окружающаго его міра, отграниченнаго отъ него,
неустойчиво, временно, скоропреходяще. Существование боговъ можетъ
длиться сотни и тысячи лѣтъ, существование же нѣкоторыхъ насѣкомыхъ
всего нѣсколько часовъ, нѣкоторыхъ же веществъ (мы бы сказали
нѣкоторыхъ химическихъ соединений) всего лишь нѣсколько мгновеній. Во
всякомъ случаѣ, лишь только явилось „начало“, съ нимъ одновременно
начинается и конецъ.
- Среди низшаго разряда существъ мы встрѣчаемъ такого, или
иного рода „формы“ и разныя вещественныя качества, среди же высшихъ
разрядовъ являются уже свойства духовныя. Соединенiе такихъ различныхъ
свойствъ въ одно цѣлое образуетъ индивидуальность, личност. Каждая
личность, каждый предметы, каждый богъ, представляютъ собою, поэтому,
соединение, составное существо, сплавъ, такъ сказать. Такъ какъ
отношеніе между собою составныхъ частей индивидуума постоянно мѣняется,
то оно и двухъ мгновеній подрядъ не можетъ остаться одинаковымъ, а лишь
только началось обособленiе, индивидуализація, такъ начинается и
разложение, распаденіе. Безъ соединенія различныхъ свойствъ не можетъ
быть личности; въ свою очередь, не можетъ быть соединения или состава
безъ неизбѣжнаго измѣненія его. Измѣненіе же не можетъ не кончиться,
рано или поздно, уничтоженіемъ.
- Такія мысли, разумѣется, обычны у насъ и намъ понятны. Мы
признаемъ ихъ совершенно справедливыми какъ по отношению
неорганическихъ веществъ, такъ и относительно живыхъ существъ, включая
сюда и человѣка. Геологія учитъ насъ, что самыя мощныя горныя цъпи,
„вечные холмы“, а также глубочайшія бездны морскія возникаютъ и
постепенно исчезаютъ столь же неизбежно и, сравнительно съ вѣчностью,
столь же быстро, какъ иная блестящая бабочка. Астрономія
свидѣтельствуетъ о томъ, что сама обширная земля наша не всегда была
обособленною, а лишь только это обособленіе произошло, она тотчасъ же
вступила на путь постояннаго измѣненія, которое прекратится лишь съ
концомъ ея.
- Народы запада унаследовали отъ своихъ предковъ вѣру въ
духовъ, обитающихъ въ тѣлахъ, а также и во всякихъ другихъ духовъ,
добрыхъ и злыхъ, существующихъ внѣ человека, и этимъ-то духамъ они
приписываютъ неизменяющуюся индивидуальность, бытіе безъ рожденія,
начало безъ конца. Отъ анимизма своихъ отдаленныхъ предковъ буддисты
заимствовали вѣру въ существование этихъ внѣшнихъ духовъ. Но вѣра эта,
которую нельзя счесть совершенно ложною изъ-за того только, что она
ведетъ свое начало отъ анимизма дикихъ племенъ, не повліяла на
буддійскій великій „законъ непостоянства“, на это самое важное изъ
основныхъ представленій буддизма.
- Впрочемъ, буддизмъ идетъ еще далѣе и провозглашаетъ
во-первыхъ, что всѣ тонкія и высокія свойства, душевныя движенія,
чувства и желанія, составляющія высшую жизнь человека, то, что, въ
настоящее время, называется „душою“, не могутъ получить надлежащаго
развитія, подавлены въ человеке верою въ неизменность и безсмертіе
наполовину вещественной души. Никакое этическое воспитаніе не можетъ
принести надлежащей пользы такому человеку, который питаетъ вѣру въ
этотъ худшій изо всехъ человеческихъ предразсудковъ.
- Кроме того всемъ буддійскимъ школамъ свойственно
верованіе, что источникъ страданій тождественъ съ источникомъ
индивидуальности и что страданіе является следствіемъ техъ усилій,
которыя приходится употреблять каждой особи, для того, чтобы удержаться
въ независимомъ отъ всего остального міра положеніи.
- Во всеобщемъ законе соединенія и распаденія ни люди, ни
боги не составляютъ исключенія. Единство силъ, составляющихъ основное
существование, рано или поздно должно раствориться, разрушиться, и лишь
нашему усилью отсрочить ето разрушеніе обязаны мы всѣмъ своимъ горемъ и
страданіемъ. Лишь только какое бы то ни было существо отделяется отъ
остального міра, такъ оно, тотчасъ же, подпадаетъ болѣзнямъ, упадку и
смерти. Со всякимъ обособленіемъ связано ограничение; ограничение же
влечетъ за собою невѣдѣніе и заблуждения, а за заблужденіями неизбѣжно
слѣдуетъ скорбь. Какъ только возникаетъ личность, внѣшній міръ, тотчасъ
же, начинаетъ оказывать на нее свое воздѣйствіе, посредствомъ ея шести
чувствъ, пробуждая въ ней ощущения, слѣдствіемъ которыхъ являются
представленія о привязанностяхъ или объ отвращеніи, является также и
желаніе удовлетворить эти чувства. Въ большинствѣ случаевъ, существу,
одержимому такими желаніями, невозможно бываетъ ихъ удовлетворить. Оно
безсильно достичь желаемаго, безсильно избежать того, что ему не
нравится. Безсиліе это порождаетъ боль, или страданіе. Даже самое
рожденіе, начало обособленнаго существования, сопровождается
страданіемъ. Съ самаго перваго мгновенія оно уже порождаетъ склонность
къ болѣзни и къ разрушенію. Далѣе, ни одно обособленное существо не
можетъ избѣгнуть измѣненія, распадения и, наконецъ, смерти. А то и
другое и третье — являются слѣдствіемъ борьбы, требующейся для
поддержанія обособленнаго существования, индивидуальности. Мысль эта
представляетъ собою, несомнѣнно, болѣе широкое обобщение, чѣмъ та,
которая говоритъ, что человѣкъ столь же неизбежно рожденъ для скорби,
какъ неизбѣжно должна летѣть вверхъ искра. Мысль эта уже представляетъ
собою попытку дать научное объясненіе великому факту существованія зла,
одну изъ самыхъ послѣдовательныхъ, если и не самую удачную, изо всѣхъ
попытокъ человѣчества въ этомъ направлении.
- Третье положеніе буддизма только примѣняетъ эти ученія къ
личности. Замѣтьте, что личность, такимъ образомъ, не отрицается.
Буддійскіе учителя вооружаются противъ тѣхъ заблужденій относительно
личности, которымъ неизбѣжно подвержены всѣ люди, находящиеся на
анимистической ступени мышленія.
- Люди думаютъ, что они представляютъ собою нѣчто
совершенно независимое и отъ міра, въ которомъ они вращаются, и отъ
другихъ существъ, его населяющихъ. Они невольно считаютъ себя
обособленными отъ всѣхъ и всего, что только существовало въ прошедшемъ,
и отъ всѣхъ и всего, что только будетъ существовать въ будущемъ. Они
полагаютъ даже, что ихъ личное „я“ настолько важно, что оно не можетъ
перестать существовать, и вѣчно заботятся о путяхъ и средствахъ,
которыми можно сдѣлать это маленькое „я“ счастливымъ и благополучнымъ
навѣки. Но буддійскому міросозерцанію, всѣ эти мысли, по большей части,
заблужденія; по этому міросозерцанію, люди ослѣплены заблужденіемъ о
своей обособленности отъ внѣшняго міра, отъ всѣхъ существований
прошедшихъ и будущихъ. Люди не замѣчаютъ того обстоятельства, что они,
на самомъ дѣлѣ не болѣе обособлены отъ всего міра, чѣмъ пузырекъ въ
пѣнѣ морской волны обособленъ отъ моря, или чѣмъ клѣточка живого
организма обособлена отъ всего организма, часть котораго она
составляетъ. Только невѣжество можетъ заставить думать: „это я“, или
„это мое“: вѣдь это равняется тому, если бы клѣточка, или пузырекъ
сочли себя независимыми существами.
- Часовой съ высокой башни смотритъ на человѣка, ѣдущаго по
равнинѣ. Человѣкъ думаетъ, что онъ быстро движется, а конь его, гордый
своимъ существованіемъ, быстрымъ ходомъ своимъ какъ бы хочетъ выразить
презрѣніе къ той землѣ, отъ которой онъ мнитъ себя отдѣленнымъ. Между
тѣмъ, часовому на башнѣ кажется, что и конь, и колесница, и человѣкъ
едва ползутъ по землѣ и составляютъ точно такую же часть земли, какъ
грива коня, развевающаяся по вѣтру, составляетъ часть самого коня. По
мѣрѣ того какъ ребенокъ выростаетъ, умъ его начинаетъ, какъ бы въ
зеркалѣ, отражать окружающий его внѣшній міръ, и, безсознательно,
ребенокъ мнитъ себя средоточіемъ всего этого міра, Понемногу, кругозоръ
его расширяется. Но и взрослый человѣкъ не избѣгаетъ заблужденій
относительно своего „я“ и всю жизнь свою не выходить изъ круга желаній
и заботъ, вѣчно чего-нибудь добиваясь. Это что-нибудь, разъ
достигнутое, разумѣется, не даетъ ему счастья — а только порождаетъ
новыя желанія и новыя заботы. У большинства людей заботы эти и мелки, и
ничтожны, и жалки, но и тѣ, чьи стремленія выше, все же гонятся за
призракомъ и тѣмъ самымъ навлекаютъ на себя еще большія страданія и
горьчайшія разочарованія.
- То же самое можно сказать и относительно прошлаго и
будущего. Люди, ослѣпленные вѣрою въ душу и погруженные въ настоящее,
полны заблужденій на его счетъ. Они не въ состояніи постичь, что
представляютъ собою лишь временное и скоропреходящее слѣдствіе причинъ,
дѣйствовавшихъ безконечное число вѣковъ, причинъ, которымъ предстоитъ
действовать еще цѣлый рядъ вѣковъ въ будущемъ. Философія Конта оказала
человѣчеству большую услугу тѣмъ, что нашла путь къ ясному
представлению о солидарности человѣчества. Теорія Кармы—попытка,
сдѣланная за пять столѣтій до P. X. для того, чтобы выразить подобную
же, но еще болѣе широкую идею. Люди лишь настоящія и временныя звенья
длинной цѣпи причинъ и слѣдствій, цѣпи, ни одно звено которой не
представляетъ собою чего-либо самостоятельнаго или способнаго начать
свое отдѣльное существованіе. Каждое звено—лишь слѣдствіе всего, что
было раньше, частица того, что будетъ впослѣдствіи. И поскольку
человѣкъ не можетъ уйти отъ своего настоящаго, постольку онъ не можетъ
отдѣлиться въ действительности ни отъ прошлаго его породившаго, ни отъ
будущаго, созиданію котораго онъ своимъ существованіемъ способствуетъ.
Не можетъ отдѣлиться, несмотря на то, что считаетъ это возможнымъ.
Существуетъ несомнѣнная тождественность между человѣкомъ настоящаго и
человѣкомъ будущаго. Но тождественность эта не заключается въ
сознательной душѣ, которая покинетъ тѣло тотчасъ же послѣ того, какъ
тѣло умретъ. Истинная тождественность—это общность причинъ и слѣдстій.
Человѣкъ полагаетъ, что онъ началъ свое существованіе двадцать, сорокъ,
шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ. Есть доля правды въ этомъ; но въ болѣе
широкомъ, глубокомъ и въ болѣе истинномъ смыслѣ онъ уже существовалъ
безконечное число лѣтъ, существуетъ въ тѣхъ причинахъ, которыхъ онъ
лишь временное отраженіе; въ свою очередь, причины эти будутъ
воплощаться въ дальнѣйшихъ временныхъ проявленіяхъ, въ теченіе цѣлаго
ряда грядущихъ вѣковъ. Лишь въ такомъ смыслѣ, согласно буддизму, каждый
изъ насъ причастенъ другой жизни послѣ смерти.
- „Обольщеніе сладкой надеждой на невозможное“ не только
безполезно, но служитъ препятствіемъ для человѣка. Мало того, что не
существуетъ безсмертной личности, такая личность, еслибъ она была
возможна, не была бы желательной, какъ не желательно какое бы то ни
было обособление. Усиліе, требующееся для обособленная существования,
можетъ временно увѣнчаться успѣхомъ, но покуда оно успѣпшо, оно
неизбѣжно влечетъ за собою ограничение, а слѣдственно невѣдѣніе и
страдание.
- „Нѣтъ, говорить буддистъ, не къ обособленію долженъ ты
стремиться, но къ единенію, къ сознанию твоей общности со всѣмъ что
было, есть и будетъ, къ сознанію, которое расширитъ твой кругозоръ до
предѣловъ вселенной, до предѣловъ времени и пространства, къ сознаніио,
которое подниметъ тебя до новыхъ сферъ, далекихъ отъ низменной и жалкой
заботы о себѣ. Зачѣмъ ты колеблешься? Отрекись отъ безумной мысли о
блаженствѣ собственнаго „я“, отъ того, что „это мое“. Передъ тобою
действительность, самая великая изо всѣхъ дѣйствительностей, которую
тебѣ слѣдуетъ постигнуть. Ухватись за нее безъ страху—и ты упьешься
безсмертными водами Нирваны, ты будешь наслаждаться съ архатами,
побѣдившими рожденіе и смерть“.
- Въ буддійскомъ учении теория Кармы замѣняетъ собою
древнюю теорію душъ, которую оно отвергаетъ. Въ то-же самое время,
теория Кармы есть буддийское толкованіе тайнъ рока, тяжести всего мира,
гнетущаго каждую отдѣльную личность.
- Вотъ что я говориилъ объ этомъ въ другой своей книгѣ:
„Основаніе всѣхъ этихъ учений весьма осязательное. Жизнь отдѣльной
личности не начинается съ ея рожденія, но черпаетъ свое бытіе и свое
начало изъ безконечнаго ряда предыдущихъ лѣтъ; отдѣльная личность не
можетъ отрѣшиться отъ всего окружающаго ни на единый часъ. Самый
ничтожный подснѣжникъ склоняетъ свою хорошенькую головку какъ разъ
настолько, ни болѣе ни менѣе, потому что онъ уравновѣшенъ цѣлымъ
міромъ. Онъ представляетъ собою не дубъ, но цвѣтокъ, именно данный
подснѣжникъ, потому что онъ есть слѣдствіе Кармы безконечнаго ряда
прошедшихъ существованій, а также потому, что онъ началъ свое
существованіе не въ ту минуту, когда распустился его цвѣтокъ или когда
растеніе показалось изъ земли и не въ то мгновеніе, когда онъ впервые
испыталъ солнечную ласку, или когда листья его развернулись, или въ
какое бы то ни было определенное мгновеніе“.
- Великій американокій писатель сказалъ: „Поэтическая
попытка сдвинуть гору Рока, примирить деспотизмъ племени съ свободою
привела индійцевъ къ сознанію, что судьба ничто иное какъ дѣла,
совершенный въ предыдущемъ существовании. Я же въ смѣломъ положеніи
нѣмецкаго философа Шеллинга вижу совпадение крайностей восточнаго и
западнаго мышленія: „Въ каждомъ человѣкѣ есть извѣстное чувство того,
что онъ былъ „собою“ отъ вѣчности“.
- Мы можемъ вложить новый и болѣе глубокій смыслъ въ слова
поэта: „Дѣла наши слѣдуютъ за нами издалека и то, чѣмъ мы были, дѣлаетъ
насъ тѣмъ, что мы есть“.
- Изъ вышесказаннаго слѣдуетъ, что истинный буддистъ не
долженъ искать спасенія, которымъ онъ самъ могъ бы насладиться въ
будущей жизни. Слѣдствіе его дѣлъ, плодъ его Кармы, какъ сказали бы
буддисты, переживетъ его послѣ его смерти и составитъ счастіе
какого-нибудь существа, которое не будетъ имѣть сознательной связи съ
нимъ самимъ. Но, поскольку онъ способенъ достигнуть своего спасенія,
постольку онъ долженъ стремиться къ такому спасенію въ настоящемъ
своемъ существованіи и въ настоящемъ же долженъ насладиться имъ.
Буддійскія книги постоянно настаиваютъ на томъ, что трата времени на
погоню за предполагаемымъ блаженствомъ въ небесахъ совершенно безумна,
особенно въ виду того, что существуетъ здѣсь столько дѣла для себя и
для другихъ. Спасеніе же здѣсь на землѣ состоитъ въ освобожденіи себя
отъ заблужденій относительно личности, заблужденій, въ которыя впадаетъ
каждый необращенный. Какъ только разумъ сбрасываетъ съ себя оковы этихъ
заблужденій передъ вступленіемъ „на путь“, намъ тотчасъ же раскрывается
болѣе обширный, болѣе свѣтлый міръ. И буддійскія книги полны описаній
того, что требуется для освобожденія отъ заблужденій во-первыхъ, а
затѣмъ, для достиженія тѣхъ высотъ, гдѣ находится мирный градъ Нирваны,
въ которой живетъ, движется, существуетъ всякій, кто освободилъ себя
отъ всѣхъ заблужденій.
- Необходимо было выяснить эти три основные мысли, иначе
все последующее не было бы понятнымъ. Несмотря на то, что многое въ
нихъ несомнѣнная истина и весьма соотвѣтствуетъ западному образу
мышленія, все же, совокупность всѣхъ трехъ мыслей обусловливаетъ такой
взглядъ на жизнь, который идетъ совершенно въ разрѣзъ съ
анимистическими представленіями, господствующими на Западѣ. Разъ уже
сами условія обособленнаго существованія препятствуютъ особи быть
вѣчной и подвергаютъ ее горю и страданію. то и большинство западныхъ
представление объ этомъ требуетъ измѣненія. Хотя буддисты въ своемъ
собственномъ, особомъ смыслѣ и признаютъ будущую жизнь, вѣруютъ въ
другой міръ, но вѣра эта настолько разнится отъ западнаго представленія
о безсмертіи, что западные богословы, съ полнымъ правомъ, могутъ
причислить буддистовъ къ „невѣрующимъ“.
- На Западѣ и вообще всюду, гдѣ только господствуетъ теорія
„души“, двумя непремѣнными условіями будущей жизни считаются
продолжение памяти и сознание своего тождества, въ здѣшней и въ
загробной жизни. По этимъ теоріямъ душа, покиинувъ тѣло, не теряетъ
тѣхъ „воспоминаній“, которыя у нея были, когда она находилась въ тѣлѣ,
и даже ясно сохраняетъ представление о своемъ личномъ тождествѣ. По
мнѣнію нѣкоторыхъ писателей, она помнитъ даже о томъ, о чемъ на землѣ
утратила всякое воспоминание. Далѣе, „душа“ вступаетъ въ новую жизнь,
жизнь радости или мученій. Все это отрицается буддистами. По ихъ ученію
не существуетъ перехода „души“, или своего „я“ въ какомъ бы-то ни было
смыслѣ отъ одной жизни къ другой. Всѣ ихъ воззрѣнія на этотъ вопросъ
совершенно независимы отъ вѣками освященной теоріи о „душѣ“, теоріи,
которой придерживаются послѣдователи всѣхъ другихъ религій.
Единственная, признаваемая буддистами связь между собою (въ настоящемъ
и въ послѣдующемъ существовании) двухъ существъ, относящихся къ той же
цепи Кармы,—это сама Карма. Новое, послѣдующее существованіе никогда не
бываетъ безусловно вѣчнымъ или совсѣмъ чуждымъ страдания. Существованіе
это не есть продолженіе жизни того же самаго существа, а новая жизнь
такого существа, которое мы должны счесть инымъ, ибо не существуетъ ни
памяти, ни сознательной тождественности между нимъ и его
предшественникомъ, могущихъ слить двѣ отдѣльныя разновременныя жизни въ
одну.
- Было бы казуистикой утверждать, что буддисты вѣруютъ въ
будущую жизнь въ такомъ же точно смыслѣ, въ какомъ мы въ нее вѣруемъ.
Но, съ своей точки зрѣнія, они глубоко убеждены въ будущей жизни. Въ
теченіе всей многовѣковой исторіи буддизма, всюду, гдѣ только онъ
исповѣдывался, представленіе о будущей жизни было для буддистовъ
несомнѣнной, глубокой истиной. Это указываетъ намъ на то, что можно
вложить совершенно иной смыслъ въ слова „будущая жизнь“, не лишивъ ихъ
тѣмъ самымъ обаянія ихъ на людей.
- Такимъ образомъ, мы имѣемъ объясненіе трехъ ученій,
которыя полагаются въ основу всей буддійской догматики. Это три ученія
объ Аниччамъ, Дуккамъ и Анаттамъ, то-есть:
Непостоянстве личности.
Страданіи, присущемъ индивидуальности.
Недействительности какого бы то ни было постояннаго
принципа или какой бы то ни было души въ нашемъ смыслѣ этого слова.
- Какимъ же образомъ Готама, принявъ положенія,
столь
діаметрально противоположныя тому, на что мы въ нашей религіи привыкли
опираться, разрѣшаетъ вопросъ о человѣческомъ спасеніи, какимъ образомъ
думаетъ онъ развязать узелъ существованія, какой выходъ указываетъ онъ
намъ?
- Разрѣшеніе этихъ вопросовъ мы находимъ въ знаменательной
его бесѣдѣ съ первыми последователями его ученія. Обстоятельства,
сопровождавшія эту бесѣду, были уже разсказаны нами въ прошломъ чтеніи.
Въ этомъ чтеніи говорилось, какимъ образомъ въ бесѣдѣ, именуемой
„Основаніемъ царства праведности“, Будда изложилъ основы своего ученія.
Поученіе это, какъ таковое, обладаетъ огромнымъ
достоинствомъ,—изумительной краткостью и, съ вашего разрѣшенія, я его
вамъ прочту, опуская лишь нѣкоторыя повторения и дополняя его своимъ
поясненіями:
„О братья
, въ двѣ крайности не долженъ впадать
выступивший на путь! Въ какія же двѣ?
Одна изъ нихъ въ страстяхъ, соединена съ наслажденіемъ
страстями, низкая, грубая, свойственная человѣку непросвѣщенному.
Другая соединена съ собственнымъ истязаніемъ, скорбная, не
святая и связана со тщетою.
Татагата, обойдя обѣ эти крайности, уразумѣлъ срединный
путь, дающій прозрѣніе, знаніе, ведущій къ успокоенію, ясновѣдѣнію,
высшему уразумѣнію, нирванѣ.
Какой же это срединный путь уразумѣлъ Татагата, дающій
прозрѣніе? и т. д. какъ выше.
Это есть святой осьмичленный путь: истинное воззрѣніе,
размышленіе, слово, дѣло, жизнь, усиліе, намять и созерцаніе.
Этотъ путь, о братья, уразумѣлъ Татагата и т, д.
Вотъ въ чемъ, о братья, состоитъ святая истина скорби:
рожденіе скорбно, старость скорбна, болѣзнь скорбна, смерть скорбна;
скорбно всякое соединение съ непріятнымъ и скорбна разлука съ
пріятнымъ; и все то скорбь, чего не получаетъ желающій. Вкратцѣ, пять
разрастающихся аггрегатовъ суть скорбь.
Вотъ въ чемъ, о братья, состоитъ святая истина сцѣпленія
скорби: это есть желаніе, постоянно вновь возникающее, страстное и
радостное, тамъ и тамъ радующееся, т. е. вожделѣніе бытія, вожделѣніе
страсти, вожделѣніе небытія.
Вотъ въ чемъ, о братья, состоитъ святая истина отвержения
скорби: безостаточное оставленіе этого вожделѣнія, оставленіе,
отверженіе, освобождение, безстрастность.
Вотъ въ чемъ, о братья, состоитъ святая истина пути,
ведущаго къ отверженію скорби: это осьмичленный путь, т. е. истинное
воззрѣние и т. д.
Вотъ святая истина скорби! Такъ, о братья, для этихъ
прежде неслыханныхъ законовъ у меня возникло око, знаніе, разумъ,
вѣдѣніе, воззрѣніе. Эта святая истина о скорби должна быть сознана, и
такимъ образомъ, о братья, для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ у
меня возникло око и т. д. Эта святая истина о скорби сознана; такимъ
образомъ, о братья, для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ у меня
возникло око и т. д.
Вотъ святая истина сцѣпленія скорби; такимъ образомъ, о
братия, для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ, у меня возникло око и
т. д. Это сцѣпленіе скорби, что есть святая истина, должна быть
уничтожена; такимъ образомъ, о братья, и т. д. Это сцѣнленіе скорби,
что есть святая истина, уничтожена, такимъ образомъ, о братья, и т. д.
Вотъ святая истина отверженія скорби; такимъ образомъ, о
братия, для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ у меня возникло око и т.
д. Эта святая истина объ отверженіи скорби должна быть выяснена, и
такимъ образомъ, о братья, для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ у
меня возникло око и т. д. Эта святая истина объ отверженіи скорби
выяснена; такимъ образомъ, о братья, для этихъ прежде неслыханныхъ
законовъ у меня возникло око и т. д.
Вотъ святая истина пути, ведущаго къ отверженію скорби;
такимъ образомъ, о братья, для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ у
меня возникло око и т. д. Этотъ путь, ведущій къ отверженію скорби
(святая истина), долженъ быть пройденъ, и такимъ образомъ, о братья,
для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ у меня возникло око и т. д.
Этотъ путь, ведущій къ отверженію скорби (святая истина), пройденъ, и
такимъ образомъ, о братия, для этихъ прежде неслыханныхъ законовъ у
меня возникло око и т. д.
И до тѣхъ поръ, о братья, пока во мнѣ это знаніе четырехъ
святыхъ истинъ, имѣющее три поворота, двѣнадцать формъ, и вполнѣ
истинное, не выяснилось, до тѣхъ поръ, о братья, я не созналъ, что
безусловно прозрѣлъ высочайшее, безусловное всевѣдѣніе, въ мірѣ боговъ,
Мары, Брахмы, въ мірѣ людей и боговъ, въ мірѣ шрамановъ и брахмановъ.
Когда же, о братья, во мнѣ это знаніе четырехъ святыхъ
истинъ, имѣющее три поворота, двѣнадцать формъ, и вполнѣ истинное,
выяснилось, тогда я созналъ, что безусловно прозрѣлъ и т. д., какъ выше.
Возникло у меня знаніе и вѣдѣніе, незлобіе и свобода
мысли. Вотъ мое послѣднее рожденіе; не будетъ вновь бытія“.
Такъ сказалъ Господь, и Пять Нищихъ, довольные,
возрадовались рѣчи Господа“.
- Въ этой бесѣдѣ до насъ дошло не только истинное основание
ученія Будды, но и тѣ самыя слова, которыми оно было изложено. Первые
ученики, сохранившие этотъ памятникъ, едва ли могли ошибиться въ основѣ
ученія, а поэтому и главнѣйшія изреченія, быть можетъ, несколько
сокращенныя, все же должны были дойти до насъ безъ слишкомъ большихъ
измѣненій. Взгляды, изложенные въ этой бесѣдѣ, какъ основание религии,
возвѣщенной въ шестомъ вѣкѣ до P. X., настолько замѣчательны, что было
бы страннымъ приписывать ихъ ученикамъ Будды: это значило бы
предполагать, что ученики обладали силой мышленія и воображенія не
меньшей, чѣмъ высокій ихъ учитель. Впрочемъ, для историка почти
безразлично, учителю, или его послѣдователямъ обязано, на самомъ дѣлѣ,
„Основание царства праведности“. Главное и самое важное— это то, что мы
имѣемъ дѣло съ религиознымъ взглядомъ, совершенно независимымъ отъ
теорий о „душѣ“, на которыхъ были основаны всѣ различныя философскія
системы и религии, распространенныя въ тѣ времена въ Индіи, со
взглядомъ, совершенно независимымъ отъ всѣхъ тогдашнихъ идолопочитаній
и суевѣрій.
- Въ „Восьмичленномъ Благородномъ Пути“ намъ является
положительная сторона идеала Готамы. Въ разсужденияхъ объ этомъ пути,
встрѣчающихся въ другихъ бесѣдахъ, или суттахъ, постоянно попадается
ссылка на десять „узъ“, которыя долженъ постепенно съ себя сбросить
всякий, вступившій на путь. Для дополненія общей картины, я сдѣлаю вамъ
краткiй очеркъ этихъ десяти „узъ“, хотя собственно для полнаго понятія
о нихъ слѣдовало бы каждой оковѣ посвятить цѣлое чтеніе.
- Первая „уза“—это заблуждение
человѣка насчетъ своего „я“.
Вы легко поймете, что именно подразумѣвается подъ этимъ наименованіемъ.
Знаменательно то, что заблуждение это представляетъ собою первую „узу“,
которую надлежитъ порвать истинному буддисту, что препятствіе это
стоитъ на первомъ мѣстѣ въ преддверіи пути къ совершенству. До тѣхъ
поръ, покуда человѣкъ пребываетъ въ какомъ бы то ни было заблужденіи о
своемъ „я“, заблужденіи свойственномъ лишь безумцамъ, онъ не можетъ
вступить на путь. До тѣхъ поръ, покуда человѣкъ не привыкъ къ
представленію о своемъ тождествѣ съ неисчислимыми причинами въ
прошломъ, обусловившими его теперешнюю скоропреходящую
индивидуальность, до тѣхъ поръ, покуда онъ считаетъ свое существованіе
вѣчнымъ, покуда онъ не отвыкъ отъ выраженій: „это я“, или „это мое“,
покуда онъ не постигъ во всей полнотѣ тѣхъ ограниченій, который самое
его существование въ настоящемъ полагаетъ на смыслъ всякаго
существованія вообще,—до тѣхъ поръ онъ не можетъ достичь никакого
успѣха на пути буддійскаго самоусовершенствованія и само-обладанія.
Покуда онъ не созналъ вполнѣ страданія, присущего каждому обособленному
существованію, онъ не можетъ двигаться по тому пути, который
представляетъ собою единый способъ уничтоженія страданія, по пути, въ
концѣ котораго всякій, идущій по нему, обрѣтаетъ миръ.
- Слѣдующая „уза“, отъ которой слѣдуетъ освободиться—это уза сомнѣнія.
Въ одной изъ книгъ Абидаммы, она разделена на восемь
частей, а именно: на сомнѣніе въ учителѣ, въ законѣ, въ общинѣ, въ
способѣ самовоспитанія, въ прошломъ, будущемъ и настоящемъ воздѣйствіи
Кармы и въ тѣхъ свойствахъ и качествахъ, которыя являются какъ
слѣдствіе Кармы. Проникнувшись мыслью о своей скоропреходящести, а
также о томъ страданіи, съ которымъ связана индивидуальность, вѣрующій
уже не долженъ предаваться сомнѣнію въ провидѣніи „благословеннаго“ или
въ действительности тѣхъ средствъ, которыми онъ, согласно закону
(трудясь для себя и будучи самъ себѣ свѣточемъ и путеводителемъ),
можетъ безъ посторонней помощи достичь осуществленія своихъ стремлений
къ высшей жизни.
- Въ связи со всѣмъ этимъ мнѣ хочется прочесть вамъ
нѣсколько словъ изъ „Книги о великой кончинѣ“, словъ, съ ко торыми
Готама, передъ самой кончиной своей, обратился къ любимому ученику
своему Анандѣ.
- „И затѣмъ прошло у господа недомоганіе. Поправившись, онъ
вышелъ изъ монастыря и сѣлъ сзади монастыря на приготовленномъ
сѣдалищѣ. И почтенный Ананда пошелъ къ тому мѣсту, гдѣ находился
господь, подойдя, привѣтствовалъ его и сѣлъ въ сторонѣ; сѣвъ въ
сторонѣ, почтенный Ананда сказалъ господу:
- „Видѣлъ я господа здоровымъ, видѣлъ больнымъ, и стало
тѣло мое слабымъ, какъ ліана, страны света помутились въ очахъ моихъ и
разумѣніе мое ослабло, оттого что видѣлъ я болѣзнь господа. И все-таки,
владыко, я успокоился немного, думая, не вступитъ господь въ Нирвану
раньше, чѣмъ не сдѣлаетъ распоряжений относительно общины монаховъ“.
- „Чего же, о Ананда, община ждетъ отъ меня? Закону я
училъ, о Ананда, не раздѣляя тайнаго отъ явнаго, у Будды, о Ананда, не
закрытый кулакъ учителя (т. е. который не все сообщаетъ своимъ
ученикамъ). Если кто, о Ананда, подумаетъ: я поведу общину монаховъ или
со мною связана община монаховъ, то пусть онъ и сдѣлаетъ распоряжения
относительно общины монаховъ. Будда же, о Ананда, не думаетъ такъ; я
поведу общину монаховъ или со мною связана община монаховъ, какъ же
Будда можетъ сдѣлать распоряжение относительно общины монаховъ? Я
дряхлъ, о Ананда, старъ, я старецъ, прошедшiй свой путь, достигшій
конца своей жизни, мнѣ восемьдесятъ лѣтъ; подобно тому, какъ
обветшавшая повозка можетъ только тогда везти, когда ее хорошо
закрѣпятъ, также точно теперь и тѣло Будды можетъ быть поддержано
только тѣмъ, что его укрѣпятъ. Тогда только тѣло Будды въ покоѣ, когда
онъ не обращаетъ вниманія на внѣшній міръ, когда онъ не испытываетъ
никакихъ ощущеній, когда онъ погруженъ въ созерцание, не касающееся
ничего вещественнаго.
- Потому, о Ананда, будьте вы сами себѣ свѣтильниками, на
себя одинихъ полагайтесь; на другихъ не полагайтесь. Да будетъ вамъ
свѣтильникомъ законъ, къ закону прибѣгайте, ни къ чему другому не
прибѣгайте... и кто послѣ смерти моей будутъ сами себѣ свѣтильниками,
сами на себя полагаясь, на другихъ не полагаясь; для кого свѣтильникомъ
будетъ законъ, кто на законъ будутъ полагаться, ни на кого другого не
полагаясь, тѣ монахи, о Ананда, достигнутъ вершины (т. е. Нирваны
архатства) и то тѣ изъ нихъ, кто будутъ стремиться къ ученію“.
- Изъ этихъ замѣчательныхъ словъ явствуетъ, что сомнѣніе въ
Буддѣ, не есть еще сомнѣніе въ его способности спасать людей. Ни одинъ
человѣкъ не можетъ спасти другого. Каждый можетъ спасти лишь самого
себя. Но учитель открылъ и указалъ путь, которымъ человѣкъ можетъ себя
спасти. Этимъ и обусловлено его званіе Будды. Къ этому и относится выше
упомянутое сомнѣніе. Есть основательная причина для существованія въ
данномъ мѣстѣ этого звена сомнѣнія въ общей цѣпи. Чтобы вступить „на
путь“, слѣдуетъ отказаться не отъ индивидуальности своей, но отъ
заблужденій, связанныхъ съ представленіемъ объ отдельной личности.
Когда, сквозь окружающий туманъ, человѣкъ начинаетъ разбирать, что въ
тѣлѣ его не существуетъ безсмертнаго „я“, для котораго бы стоило
добиваться вѣчнаго блаженства за гробомъ, онъ нерѣдко подпадаетъ
искушенiю, отчаявшись во всемъ, предаться самой низкой жизни животныхъ
наслажденій. Въ такую минуту и требуется довѣріе къ провидѣнію Будды,
указавшаго путь, слѣдуя которому, человѣкъ можетъ достичь своего
спасенія, довѣріе къ действительности закона, имъ провозглашеннаго,
довѣріе къ прочности общины, передающей этотъ законъ, доверію къ
непреложному существованию закона, посредствомъ котораго прошедшее и
будущее связаны въ одно цѣлое.
- Третья уза представляетъ собою „Вѣру
въ дѣйствительность
добрыхъ дѣлъ и обрядовъ“. Необходимо, чтобы человѣкъ,
принявшій систему
этическаго воспитанія, именуемаго ныне буддизмомъ, прежде всего
отбросилъ отъ себя весь хламъ ложныхъ верованій и ложныхъ поддержекъ,
не дающихъ, на самомъ деле, никакой помощи человеку. Въ прежнія времена
протестъ этотъ относился, разумеется, къ существовавшимъ тогда обрядамъ
и къ служенію брахмановъ въ Индіи; кроме того, онъ подразумевалъ въ
себе протестъ противъ распространеннаго мнѣнія о томъ, будто одна
нравственность, самая несложная, да точное соблюдение внешнихъ обрядовъ
достаточны. Освобожденіе отъ этихъ трехъ оковъ обусловливаетъ собою
„обращеніе“, по понятіямъ буддійскимъ. Обращенный человекъ, свободный
отъ заблужденій о своемъ „я“, отъ сомненій и веры въ дела свои и въ
разные обряды, получаетъ наименованіе „Сотапанны“, т. е. попавшаго въ
течение. Попавъ въ теченіе, онъ уже не можетъ вернуться назадъ.
- Четвертая уза, которую надо разбить, — „чувственность“,
тѣлесныя страсти. Протестъ противъ нихъ свойственъ всѣмъ этическимъ
ученіямъ міра. Интересъ сравнительнаго изслѣдованія разныхъ ученій въ
этомъ отношении основанъ на различіи степеней подавленія своихъ
чувственныхъ стремлений, требующихся отъ послѣдователей каждаго
вѣроученія. Буддийское ученіе одинаково сильно возражаетъ какъ противъ
одной крайности—аскетизма, такъ и противъ другой—похоти. Это явствуетъ
изъ перваго поученія Будды и изъ описанія его повседневной жизни. Будда
всегда является хорошо одѣтымъ и сытымъ. Существуютъ подробныя правила
въ постановленіяхъ буддійской общины относительно постоянныхъ омовеній;
большинство скитовъ было снабжено всѣмъ потребнымъ для этого.
Буддисты-міряне, въ большинствѣ случаевъ, были единоженцами, но
безбрачіе и воздержаніе отъ опьяняющихъ напитковъ требовалось отъ
членовъ монашеской общины и было необходимымъ условіемъ архатства.
- Ясно, что все это сводилось къ тому, чтобы человѣческій
умъ не былъ слишкомъ занятъ удовлетвореніемъ или укрощеніемъ обычныхъ
человѣческихъ страстей. За двумя приведенными исключеніями (безбрачіе и
воздержаніе въ средѣ общины) Буддизмъ представляетъ собою ученіе
умеренности и трезвости.
- Пятая уза, отъ которой надлежитъ освободиться обращенному
человѣку, это „злая воля“.
Состояніе духа, противъ котораго надо
бороться, для освобождения себя отъ этой оковы, является слѣдствіемъ
„сознанія различія“. Оно охарактеризовано въ размышленіи, именуемомъ
„Высшее Состояние“. Ранніе буддисты произносили это размышленіе для
того, чтобы освободиться отъ сознания различія. Оно вложено въ уста
самого Будды:
- „И, мыслью исполненной любви, онъ проникаетъ одну страну
свѣта, потомъ другую, и третью, и четвертую. Вверхъ, внизъ, вокругъ,
всюду, весь міръ онъ проникаетъ мыслью, исполненною любовью, великою,
громадною, безмѣрною, мирною, безболѣзною. Подобно тому, какъ, о
Васетта, могучій трубачъ безъ усилія гласомъ своимъ наполняетъ четыре
страны свѣта, такъ и онъ свободною мыслью и глубокой любовью не
оставляетъ безъ вниманія, не оставляетъ въ сторонѣ ничего, что одарено
образомъ или жизнью“.
- Затѣмъ, все снова повторяется, съ перемѣною слова
„любовь“ на слово „состраданіе“, затѣмъ „сочувствіе“ и „безмятежность“.
- Посредствомъ этого повторенія крѣпость пятой узы
постепенно слабѣетъ и, наконецъ, совершенно уничтожается.
- Побѣдивъ этихъ двухъ враговъ высшей жизни, Сотапанно
достигаетъ предѣла третьей ступени (вся вторая и третья ступени
посвящены борьбѣ съ этими двумя врагами). За этимъ уже слѣдуетъ прямой
путь къ архатству, въ теченіе котораго человѣку предстоитъ уничтожить
послѣднія пять узъ. Перечислимъ ихъ всѣхъ за разъ:
6) „Привязанность
къ земной жизни“, дословно „къ мірамъ
формы“.
7) „Стремленіе къ
будущей жизни на небесахъ“, буквально
„въ безформенныхъ мірахъ“.
8) „Гордыня“.
9) „Самооправданіе“.
10) „Невѣжество“.
- Во всемъ этомъ мы видимъ, что буддійская этика
безпрестанно возвращается къ тому же старому вопросу, такъ часто
всплывающему, къ вопросу о безуміи жажды будущей жизни. И мы не должны
удивляться, что буддисты не требуютъ, чтобъ это врожденное человѣческое
стремленіе, доведенное до своей интенсивности долгими вѣками своего
существованія среди людей, угасло бы сразу, ранѣе окончанія борьбы,
ранѣе того времени, когда уже будетъ близка побѣда.
- Не менѣе характерно для буддійскаго міросозерцанія и то,
что „самооправданіе“ и „невѣжество“ ,какъ самые злѣйшіе враги истиннаго
буддиста въ его бтремленіи къ самообладанію и самоусовершенствованію,
находятся въ концѣ „Пути“.
- Обладаніе всѣми восемью условіями, указанными въ
„Благородномъ восьмичленномъ пути“ и избавленіе отъ десяти заблужденій,
поименованныхъ въ спискѣ оковъ, ведетъ человѣка къ архатству, высшему
идеалу буддизма. Прямо или косвенно, это и составляетъ содержаніе
раннихъ буддійскихъ писаній. Самыя краснорѣчивыя разсужденія приводятъ
все къ тому же, а длиннѣйшія (и, боюсь, для насъ самыя скучныя)
обсуждаютъ подробности этого пути. Изъ раннихъ писаній буддистовъ,
мужчинъ и женщинъ, достигшихъ состоянія архатства, можно извлечь цѣлыя
страницы благоговѣйной и вдохновенной хвалы тому дивному блаженству и
миру духовному, которые являются слѣдствіемъ архатства.
- Въ устахъ этихъ писателей появляется цѣлый рядъ
ласкательныхъ наименований для такого состояния, именъ, основанныхъ на
которомъ-нибудь изъ проявленій многосторонняго цѣлаго. То это
„освобожденіе“, то „островъ убѣжища“, то „конецъ алканія“, то
„состояніе чистоты“, то „самое высшее“, „трансцендентальное“, то
„превосходное“, то „несотворенное“, то „спокойное“, „неизмѣнное“, то
„угасаніе“, „непоколебимое“, „неуничтожимое“, „амврозія“ и т. д. и т.
д. почти до безконечности разнообразное. Одинъ изъ такихъ эпитетовъ
очень распространенъ у насъ на западѣ и, какъ опредѣленіе буддійскаго
идеала, едва ли не въ большемъ ходу среди насъ, чѣмъ среди самихъ
буддистовъ. Эпитетъ этотъ — „нирвана“, т. е. „угасаніе“, угасаніе въ
сердцѣ человѣка трехъ палящихъ огней: похоти, злой воли и тупости.
Характерно, что угасание „тупости“ одно изъ условий буддійскаго
спасенія.
- Часъ нашъ уже истекаетъ и не остается болѣе времени на
то, чтобы, точнѣе взвѣсить значеніе каждаго изъ этихъ эпитетовъ или
попытаться дать дальнѣйшее описаніе архата. Намъ придется вернуться къ
этому предмету въ будущемъ чтеніи. Пока достаточно напомнить вамъ, что
архатство настолько преобладаетъ въ буддійскихъ питакахъ, что мы можемъ
смѣло утверждать, что архатство есть буддизмъ.
- Закончу чтеніе отрывкомъ поэмы (измѣнивъ въ немъ только
одно слово) англійскаго автора, который, не помышляя о буддизмѣ,
языкомъ девятнадцаго вѣка, выразилъ то чувство, ко торое должно было
одушевлять древнихъ архатовъ.
Отъ собственнаго «я» мы страдаемъ.
Алчное желаніе обладать, жажда присвоить
Все, что только есть на землѣ свѣтлаго и нѣжнаго,
Страстное желаніе слиться съ чудными жизнями, вкусить
Всю полноту прекраснаго, порождаютъ
Страданіе неумѣренной души.
Наше «я» превращаетъ въ зло и ядовитую ненависть
Мирную и ясную жизнь любви, которой живутъ архаты.
А еслибъ можно было сжечь это «я»
Въ чистомъ пламени созерцательной радости!
Тогда бы мы могли любить все прекрасное безъ тоски
И безъ себялюбивыхъ желаній.
Безмятежно могли бы жить,
Привѣтствуя каждое новое возвращеніе весны и лѣта,
И не сѣтуя, что ихъ расцвѣтъ такъ кратокъ
(John Addington Symond Animi Fignra (Eros and Anteros).
- Теперь мы можемъ приступить къ пояснению того
колеса
жизни, о которомъ говорилось въ началѣ прошлаго чтенія. Какъ вы
помните, я привелъ вамъ перечень послѣдовательныхъ звеньевъ на
окружности древняго изображенія колеса, открытаго въ пещерахъ Аджанты.
Свидѣтельство Винаи о достиженіи Готамою званія Будды приводитъ
открытіе цѣпи причинностей, изображенное на этомъ колесѣ, какъ главное
доказательство дивной мудрости Будды. Требованіе же причинности уже
само по себѣ является родомъ сводки того, въ какомъ видѣ событія жизни
представлялись Буддѣ. Вчера мы дали описаніе „Благороднаго
восьмичленнаго пути“ и десяти узъ, которыя надлежитъ разорвать
буддисту. Теперь является вопросъ: „зачѣмъ долженъ онъ слѣдовать по
этому именно пути, зачѣмъ долженъ разрывать узы? Въ какомъ заключении,
въ какой неволѣ томится онъ? Къ какой цѣли приведетъ его путь?“
- Сегодня мы должны заняться разрѣшеніемъ этихъ вопросовъ.
Спасеніе, къ которому стремится буддистъ, нельзя, безъ оговорокъ,
назвать спасеніемъ отъ мукъ ада или отъ грѣха. Индійское вѣрованіе въ
переселеніе душъ не допускало вѣры въ конечные адъ и рай. Всѣ существа
на небесахъ и въ аду должны неизбѣжно умереть, какъ бы мы выразились,
пасть изъ того состояния, въ которомъ онѣ находятся, какъ сказали бы
индійцы, въ то самое мгновение, когда исчерпанъ запасъ ихъ Кармы,
которая привела ихъ въ это состояніе.
- Ужасомъ считалось не возрожденіе въ аду, но болѣе
поражающее и ужасное представление о полной безысходности круга
перерождений. Пребываніе въ состояніи блаженства или страданiя рано или
поздно должно неизбежно придти къ концу, но, къ сожалѣнію, конецъ этотъ
пріобрѣтается лишь новымъ перерожденіемъ, началомъ иного существованія.
- Такое новое рожденіе, разумѣется, должно сопровождаться
всѣмъ свойственнымъ ограниченному, обособленному существованію. Борьба
же за сохраненіе своего существования снова влечетъ за собою рядъ
заботъ и страданій, старость и смерть, горе, жалобы на свою судьбу и
отчаяніе. Это и есть то, чего слѣдуетъ избѣгнуть. Архатство, безъ
сомнѣнія, само по себѣ уже есть цѣль; архатство—несказуемое блаженство.
Оно же представляетъ собою и спасеніе отъ вѣчнаго водоворота
возрожденiй, какъ таковое, становится цѣлью, къ которой должно
стремиться, идеаломъ, который слѣдуетъ осуществить. Колесо жизни есть
попытка описать осязательныя причины, приковывающія человѣка къ
безконечному водовороту перерожденiй. Вѣра въ него составляла часть
господствующей религіи той эпохи, когда Будда выработалъ свою систему.
У философскихъ системъ тѣхъ временъ были свои теоріи относительно
освобождения отъ этого водоворота, теоріи, основанныя на появленіи
какого-нибудь deus ex machina. Будда долженъ былъ также дать свой
отвѣтъ на этотъ запросъ. И онъ далъ своего рода необходимое argumentum
ad hominem. Ученіе объ архатствъ, по достоинствамъ своимъ, занимаетъ
свое мѣсто, отдѣльное отъ теории переселения душъ. Но и колесо жизни,
въ свою очередь, представляется частью, и даже весьма важною, учения
Будды.
- Невѣдѣніе—первое
звено въ цѣпи причинностей. Изображеніе
невѣдѣнія стоитъ у первой спицы колеса. Изображение это въ фрескѣ
Аджанты символическое, въ видѣ слѣпого верблюда, ведомаго вожакомъ. Въ
тибетской картинѣ колеса верблюда замѣняетъ слѣпецъ, ощупывающій путь
посохомъ, а въ воспроизведеніи японскаго изображение колеса, изданнаго
профессоромъ Бастіаномъ въ Берлинѣ, мы видимъ на томъ же мѣстѣ демона.
Во всякомъ случаѣ и то, и другое, и третье означаетъ, что причина
обособленія есть невѣдѣніе. Попытка объяснить, что обозначаетъ это
загадочное выраженіе, отняла бы слишкомъ много времени и, несмотря на
то, не дала бы намъ полнаго объясненія загадки.
- Теченіе мысли Будды, въ этомъ случаѣ, по всей
вероятности, сходно съ теченіемъ мысли современнаго европейскаго
философа, пытающагося выяснить себѣ жизнь „безсознательнымъ
стремленіемъ къ бытію“; такимъ образомъ мы можемъ, покуда, назвать это
звено безсознательнымъ, продуктивнымъ невѣдѣніемъ.
- Второе звено—„образованія“
(буквально „составленія“).
Въ
діалогахъ они подраздѣлены на три части: на мысль, слово и дѣло. Но въ
Абидаммѣ и въ позднѣйшихъ книгахъ они уже распадаются на пятьдесятъ два
подраздѣленія мысли, слова и дѣла и, собственно говоря, обозначаютъ тѣ
невещественныя свойства и способности, изъ которыхъ составляется
личность. На фрескѣ Аджанты звено это представлено въ видѣ горшечника,
работающаго за своимъ колесомъ и окруженнаго горшками; въ позднѣйшей
тибетской картинѣ, въ видѣ колеса и горшковъ, безъ горшечника, а въ еще
болѣе позднемъ японскомъ изображении въ видѣ одного горшечнаго колеса.
Буддисты, вѣроятно, хотѣли имъ обозначить ту обработку, которой
подвергаются грубые и неоформленные духовные аггрегаты посредствомъ
Кармы. Древняя санскритская поэма проливаетъ на это свѣтъ словами:
- „Нашъ духъ лишь комъ глины, которую судьба, суровый
горшечникъ, держитъ на кругѣ печали, и какъ хочетъ, такъ и образуетъ“.
- Третье звено—„сознаніе“,
представлено на фрескѣ и на
японской картинѣ въ видѣ обезьяны, а въ тибетскомъ воспроизведенiи въ
видѣ обезьяны, влѣзающей на дерево. Тибетскіе ламы толкуютъ это
изображеніе превращеніемъ первобытнаго существа въ человѣкоподобный, но
все еще не разумный, автоматъ. Я весьма сомнѣваюсь въ вѣрности этого
толкованія; но, нѣтъ сомнѣнія, что ступень развитія, олицетворенная
такимъ образомъ, представляется первымъ шагомъ къ сознательности.
- „Четвертое звено—„имя
и обликъ“, представлено на фрескѣ
въ видѣ двухъ фигуръ, смыслъ которыхъ для меня неясенъ. Въ тибетской
картинѣ этому изображению соотвѣтствуетъ лодка, плывущая черезъ рѣку,
въ японскомъ же изображении колеса, точно такая же лодка, но съ
человѣкомъ, въ ней сидящимъ. Мысль этого изображенія заключается въ
олицетворении существа, переплывающаго житейское море. Существо это уже
пріобрѣло имя и внѣшній обликъ и вступило на жизненный путь въ образѣ
человѣка, одареннаго самосознаніемъ и всѣми свойствами мыслящаго
индивидуума.
- Пятое звено — это „шесть
областей внѣшнихъ чувствъ“, а
именно наши пять чувствъ и, сверхъ того, духъ, почитающійся также
органомъ внѣшняго чувства. Эти шесть областей представлены на фрескѣ въ
видѣ лица, съ глазами, носомъ, ушами, ртомъ и пустыми орбитами глазъ,
указывающими на внутреннее чувство, или на духъ. Это лицо—пустое
обиталище чувствъ и въ тибетскомъ изображены его замѣщаетъ домъ съ
шестью окнами, въ японской же картинѣ вместо лица изображена полная
фигура человѣка.
- Шестое звено—„осязаніе“.
Оно, къ сожалѣнію, отсутствуетъ
въ фрескѣ, въ тибетской же картинѣ представлено въ видѣ сидящаго
человѣка съ воткнутой въ глазъ его стрѣлой. Мысль этого изображенія
вѣрно та, что, для полноты чувственнаго воспріятія, необходимъ внѣшній
объектъ впечатлѣнія, равно какъ и органъ чувства для его воспріятія.
- Седьмое звено—„ощущеніе“.
На фрескѣ оно стерто, но въ
тибетской и японской картинахъ оно является въ видѣ двухъ цѣлующихся
любовниковъ.
- Затѣмъ идетъ „жажда“.
Изображеніе ея также стерлось въ
фрескв Аджанты, но въ двухъ другихъ картинахъ, мы видимъ его въ образѣ
пьющаго человѣка. Что алканіе слѣдуетъ за ощущеніемъ и что ощущеніе
происходитъ отъ осязанія, совершенно ясно; мысль эта хорошо развита
сэромъ Э. Арнольдомъ въ слѣдующихъ строкахъ:
«Тришна, жажда, что живущихъ вынуждаетъ
Пить все больше и больше изъ тѣхъ соленыхъ водъ,
На которыхъ они плывутъ: наслажденіе, честолюбие,
богатство,
Хвала, слава, власть, побѣда, любовь,
Роскошная ѣда, богатыя одежды и дворцы, и чванство
Стариннымъ родомъ, и борьба, чтобъ жить
И грѣхи отъ борьбы за жизнь, одни сладкіе,
Другіе горькіе. Такъ жажда жизни стремится утолить
себя
Питьемъ, которое лишь усиливаетъ жажду».
- Девятое звено буквально „схватываніе“,
представлено въ
тибетскомъ изображении въ видѣ человѣка, срывающаго цвѣты. Это
изображеніе олицетворяетъ собою привязанность къ земнымъ предметамъ, за
которые невѣжественно хватается всякое человѣческое существо,
предполагая, что такіе предметы могутъ утолить его ненасытную жажду,
возбужденную ощущеніемъ.
- Десятое звено буквально „становленіе“,
стремление къ
бытію. Идея эта, символъ которой стертъ на фрескѣ и неясенъ въ японской
картинѣ, въ тибетскомъ изображении представлена въ видѣ беременной
женщины.
- Одиннадцатое звено—„рожденіе“,
изображено въ видѣ
рождения ребенка. Идея этого, склонность къ захвату, къ перерожденію,
къ новому воплощенію. Такъ, Платонъ, въ своемъ сравнении перерожденія
(въ Федонѣ), изображаетъ, что душа, которой надлежитъ вознестись на
небо, увлекается на землю для новаго воплощенія, конемъ Эпитюмія, т. е.
алканиемъ, желаніемъ и, затѣмъ, поясняетъ это слѣдующимъ образомъ:
„Чрезъ алканіе тѣлеснаго, которое ихъ никогда не оставляетъ, они
конечно, заключены въ другое тѣло“ и т. д. Затѣмъ, приведя нѣсколько
примѣровъ, онъ заканчиваетъ чисто индійскимъ изреченіемъ: „Лишь
философъ или страстный любитель знанія, чистый, при своемъ отходѣ,
можетъ достичь божественной природы“.
- Двѣнадцатое и послѣднее звено въ цѣпи причинностей есть
неизбѣжное слѣдствіе одиннадцатаго звена: это старость,
разрушеніе и
смерть, съ сопутствующимъ ей горемъ, словомъ, все, что
является
слѣдствіемъ каждаго новаго рождения. Общая картина всего колеса или
цѣпи причинностей, представляется мнѣ попыткою изобразить все
случающееся съ каждымъ человѣкомъ въ его повседневной жизни. Я не
думаю, чтобы каждое звено цѣпи должно по времени неизбѣжно слѣдовать за
другимъ. Вовсе не подразумевается, напримѣръ, что № 3-й идетъ по
времени вслѣдъ за № 2-мъ. Несомнѣнно, что существуетъ извѣстная связь
между отдѣльными звеньями, но связь эта не всегда одинакова ни по
времени, ни по причинамъ, ни по слѣдствіямъ своимъ.
- Но толкованіе самого колеса, по моему, еще не вполнѣ
удовлетворительно. Текстъ въ своихъ сжатыхъ выраженіяхъ,— обращикъ
которыхъ я вамъ далъ въ прочтенномъ мною отрывке, передъ нами, но ни
одинъ комментарій на него еще не доступенъ намъ. Впрочемъ, даже и
тогда, когда у насъ будетъ подъ рукою помощь новыхъ, еще не
использованныхъ палійскихъ текстовъ, все содержаніе колеса должно быть
изучено кѣмъ-нибудь болѣе близко знакомымъ съ исторіей философскихъ
представленій, чѣмъ я. Въ одной изъ своихъ статей, жена моя указываетъ
на то, что въ орфической теогоніи встречается представленіе о
переселеніи душъ, какъ о тяжкомъ, безконечномъ кругѣ рожденій, какъ о
колесѣ рока. Душа стремится вырваться изъ этого колеса и обращается къ
богамъ, въ особенности къ Діонисію, съ мольбой освободить ее. На трехъ
золотыхъ погребальныхъ дощечкахъ, найденныхъ въ раскопкахъ близъ
Сибариса, начертано: „Такимъ образомъ я освобождаюсь изъ этого круга,
исполненнаго страданій“.
- Пиндаръ, Эмпедоклъ и Платонъ, какъ извѣстно, всѣ
придерживались вѣрованія въ перерожденіе въ здѣшнемъ мірѣ; согласно же
позднѣйшимъ писателямъ перерожденіе, въ нѣкоторыхъ своихъ стадіяхъ,
бывало воплощеніемъ въ образѣ животнаго или даже иногда и растенія.
Возможно, что всѣ три вышеупомянутые писателя отчасти заимствовали свое
вѣрованіе отъ Пифагора: во всякомъ случаѣ, чрезъ все это проходитъ
чисто орфическое (а также и буддійское) воззрѣніе на каждое новое
воплощеніе, какъ на дальнѣйшую ступень въ стремленіи къ нравственному
самоусовершенствованію и къ очищенію. Эмпедоклъ, однако, видитъ въ
этомъ не колесо, а трудный путь или пути жизни. Въ своей только что
изданной „Философіи Санкьи“, о которой я упоминалъ въ первомъ чтеніи,
профессоръ Гарбе повторяетъ свою мысль, что греки дѣйствительно въ
нѣкоторыхъ отношеніяхъ дѣлали заимствованія у индійскихъ философовъ.
Профессоръ же Шредеръ, въ своемъ сочиненіи „Пифагоръ и индійцы“,
повидимому, совершенно ясно высказывается въ пользу заимствований
Пифагора у индійцевъ. Во всякомъ случаѣ, изучающимъ древнюю философію
не мѣшало бы болѣе внимательно, чѣмъ это раньше дѣлалось, остановиться
на сравненіяхъ съ Индіей. Надѣюсь, что вы извините меня за это
отступление, сдѣланное ради того, чтобы указать на самыя интересныя въ
этомъ смыслѣ параллели.
- Совершенно очевидно, что буддистъ, равно какъ и
послѣдователь Санкьи, Веданты или только что упомянутыхъ греческихъ
философовъ, смотрѣлъ на спасеніе не какъ на освобождение отъ грѣха или
ада, но какъ на выходъ изъ того безконечнаго, безнадежнаго колеса
жизни, въ которомъ обреченъ безпрерывно вращаться каждый обыденный
человѣкъ. Всѣ индийския философскія ученія сходятся на той мысли, что
невѣдѣние причина всего зла, величайший врагъ, съ которымъ надлежитъ
бороться. Они расходятся лишь въ томъ, къ чему, по ихъ представленіямъ,
приведетъ уничтожение невѣдѣнія. Согласно взгляду послѣдователя
Веданты, полное сознаніе того знаменательнаго факта, что душа человѣка
тождественна съ великою душою, первоначальной причиной всего, поведетъ
къ единенію души съ богомъ, единенію, которое лишь временно было
прервано или затемнено условіями обособленнаго существованiя. Платонъ,
какъ мы уже видѣли, говорить, что лишь тотъ фиилософъ, который былъ
совершенно чистъ, при своемъ отходѣ, можетъ достичь божественной
природы.
- Буддизмъ пошелъ дальше этого. Онъ также утверждаетъ, что
уничтожение невѣдѣнія есть путь къ освобождениию отъ колеса жизни, но
освобождение это недостижимо и, согласно буддійской системѣ, никогда
даже и не могло быть достигнуто единеніемъ съ богомъ, возможнымъ лишь
въ будущей жизни. По убѣжденію Готамы, побѣда, достигаемая
уничтожениемъ невѣжества, можетъ быть совершена лишь въ здѣшней жизни,
и лишь въ здѣшней жизни дано намъ насладиться ею.
- Это и подразумевается буддійскимъ идеаломъ архатства,
жизнью человѣка, достигшаго совершенства чрезъ познаніе, прошедшаго
благородный восьмичленный путь, разорвавшаго узы и выполнившаго всю
буддійскую систему самоусовершенствованія и самовоспитанія.
Христианская аналогія такого состоянія духа (называемаго въ англійскихъ
книгахъ о буддизме обыкновенно Нирваною) это „пришествіе царствія
небеснаго въ человѣкѣ“, того „мира, который превыше всякаго пониманія“.
Какъ я уже говорилъ въ послѣднемъ своемъ чтеніи, слово „Нирвана“
буквально переводится „угасаніемъ“. Оно первоначально употреблялось въ
примѣненіи къ пламени светильника. Второе, этическое значеніе
Нирваны—это „угасаніе“ не души и не жизни, разумеется, но троякого огня
похоти, злой воли и заблужденій или, что тоже, тупости. Кромѣ того оно
подразумѣваетъ и угасаніе „схватыванія“, захвата, алчности, которая
можетъ повести къ образованію, посредствомъ перерожденія, новаго
обособленнаго существа.
- Отвѣтъ Будды на запросъ его современниковъ, озабоченныхъ,
главнымъ образомъ, освобожденіемъ отъ водоворота перерожденій, сводится
такимъ образомъ къ следующему: „архатство спасетъ васъ; посредствомъ
архатства вы можете освободиться“.
- Нечто совершенно подобное мы находимъ въ Тевиджа Сутте,
когда два молодые брахмана являются къ Будде съ просьбою указать имъ
путь къ единенію съ богомъ, съ Брахмою. „Хорошо“, ответствуетъ учитель,
„я укажу вамъ этотъ путь“, и онъ подробно излагаетъ суть архатства.
„Вотъ путь этотъ“.
- Въ обоихъ этихъ случаяхъ изложеніе архатства достаточно
ясно. Неясность начинается лишь тамъ, где является разсужденіе,
пытающееся применить столь мало богословское положеніе къ разрешению
затрудненій, въ основе которыхъ лежали ходячія богословскія ученія.
Легко разсуждать, насколько проще было бы вполне отвергнуть факты
(водоворотъ перерождений и единеніе съ богомъ), нежели пытаться ихъ
примирить съ новымъ ученіемъ объ архатстве. Разсуждая такъ, мы
забываемъ, что подобный образъ действія могъ привести лишь къ одному
результату: буддизмъ умеръ бы, при самомъ рожденіи своемъ.
- Во всякомъ случае Готама занялъ верное положеніе и,
видимо, считалъ примиреніе и яснымъ и полнымъ. И хотя, собственно
говоря, я ни то, ни другое не считаю вернымъ, принимая во вниманіе наши
теперешнія знанія, лучше не высказывать окончательная мнѣнія о
логической вѣрности выдвинутыхъ Буддою умозрѣній до тѣхъ поръ, покуда
изданіе остальныхъ буддійскихъ текстовъ не дастъ намъ того материала,
на основаніи котораго можно составить действительно вѣрное суждение.
- Одно мы знаемъ достовѣрно: то, что въ обоихъ случаяхъ
архатство есть буддийское разрѣшение загадки. Что касается до состава
архатства, то, по этому поводу, въ послѣднемъ своемъ чтеніи, я
приводилъ описательные перечни, а также разсужденія объ ихъ
частностяхъ. Слѣдуетъ, однако, по поводу этого краеугольнаго камня
буддизма, привести полностью подлинныя слова раннихъ буддійскихъ
писателей.
- Буддійскія поэмы достигаютъ высшей красоты тамъ, гдѣ
пытаются описать величіе этого чувства побѣды надъ міромъ, надъ
рожденіемъ и смертью, этого состояния внутренняго непоколебимаго міра,
и невозмутимаго блаженства. Такъ, когда Кассапа, извѣстный брахманскій
учитель, все покинулъ, чтобы идти за новымъ учителемъ и при изумленномъ
этимъ народѣ его попросили пояснить перемѣну, съ нимъ происшедшую, онъ
указалъ на миръ, овладѣвшій его душой.
- Слѣдующія двѣ поэмы находятся въ Сутта Нипатѣ, въ томъ же
собраніи, что и вышеприведенная пѣснь о первой встрѣчѣ Готамы и царя
Бимбисары.
1. «Сваренъ рисъ, надоено молоко»,—говоритъ хозяинъ
стадъ
Данія.
«Живу съ равными себѣ на берегу Махи.
Крышей крыто жилище, на очагѣ пылаетъ огонь.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
2. «Не сержусь я и не недоволенъ»,—говоритъ господь.
«Живу ночь одну на берегу Махи.
Нѣтъ крыши на жилищѣ, потушенъ огонь (страстей).
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
3. «Оводовъ нѣтъ у меня»,—говоритъ хозяинъ стадъ
Данія.
«По лугамъ заливнымъ ходитъ скотъ,
И дождь имъ ни почемъ.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
4. «Крѣпкій плотъ приготовилъ я»,—говоритъ господь.
«Переправился я на тотъ берегъ, потокъ (страстей)
преодолѣлъ,
Не нуженъ мнѣ болѣе плотъ.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
5. «Жена моя послушная, не гулящая»,—говоритъ
хозяинъ
стадъ Данія.
«Долго живетъ она со мною, прекрасная,
Ничего злого не слышу о ней.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
6. «Мысль моя послушная, свободная»,—говоритъ
господъ.
«Долго блюдена мною, обуздана,
Нѣтъ зла во мнѣ.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
7. «Содержу я себя самъ»,—говоритъ хозяинъ стадъ
Данія.
«Сыновья со мною, здоровые.
Не слышу я о нихъ ничего злого.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
8. «Не слуга я никому»,—говоритъ господь.
«Ни у кого не служа, брожу я по міру,
Нѣтъ нужды мнѣ въ платѣ.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
9. «Есть коровы, есть телята»,—говоритъ хозяинъ
стадъ
Данія.
«Есть коровы стельныя и молодыя,
Есть и быкъ, владыка стада.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
10. «Нѣтъ коровъ, нѣтъ телятъ»—говоритъ господь.
«Нѣтъ коровъ стельныхъ и молодыхъ.
Нѣтъ быка, владыки стада.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
11. «Крѣпко вбиты столбы, непоколебимы»,—говоритъ
хозяинъ
стадъ Данія.
«Веревки изъ травы мунджа новы и крѣпки,
Не смогутъ разорвать ихъ коровы.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
12. «Разорвавъ оковы, какъ быкъ»,—говоритъ господь,
«Какъ слонъ, разорвавъ ліаны,
Не перерожусь я вновь.
Пусть идетъ дождь, если хочетъ».
13. И вотъ, низины и высоты покрывая водой.
Пролилась великая туча.
Услыхавъ, какъ льетъ дождь,
Сказалъ такъ Данія, хозяинъ стадъ:
14. «Не мало пользы намъ,
Что узрѣли мы господа.
Къ тебѣ подъ защиту, о зрящій, прибѣгаемъ,
Будь намъ учителемъ, великій отшельникъ.
15. Жена и я, послушные,
Станемъ жить по завѣту Будды.
Рожденіе и смерть прейдя,
Конецъ мы положимъ страданью».
17. «Сынамъ радуется, у кого есть сыновья»,—говоритъ
Мара
злой.
«Стадамъ радуется, у кого есть стада;
Привязанность къ жизни радуетъ человѣка;
Не радуется тотъ, у кого нѣтъ привязанностей».
18. «Сынамъ печалится, у кого есть
сыновья»,—говоритъ
господь.
«Стадамъ печалится, у кого есть стада;
Привязанность къ жизни печаль человѣку;
Не печалится тотъ, у кого нѣтъ привязанностей».
- Вотъ другой текстъ.
1. «Встаньте, усядьтесь, что за польза въ снѣ?
Что за сонъ больнымъ, стрѣлою печали пронзеннымъ,
страждущимъ?
2. Встаньте, усядьтесь, упорно трудитесь для мира
сердца.
Да не узнаетъ царь смерти, что вы не бдите, и не
покоритъ
себѣ.
3. Побѣдите въ себѣ то желаніе, котораго жаждутъ
боги и
люди.
Не пропустите мгновенія! Ибо тѣ, кто пропустилъ
мгновение,
мучатся въ аду.
4. Небрежность—оскверненіе, непрестанная
небрежность—
оскверненіе.
Вниманіемъ и знаніемъ да вырветъ онъ стрѣлу изъ
(печали)
души своей».
- Вотъ описаніе блаженствъ Нирваны архатства.
1. Станемъ жить счастливо, незлобивые среди
злобствующихъ.
Незлобивыми пребудемъ среди злобствующихъ людей.
2. Станемъ жить счастливо, здравые среди недужныхъ.
Пребудемъ здравыми среди недужныхъ людей.
3. Станемъ жить счастливо, безъ желаній среди
желающихъ.
Пребудемъ счастливыми, мы безъ желаній среди людей,
желания исполнныхъ.
4. Станемъ жить счастливо мы, у которыхъ нѣтъ ничего.
Радостью станемъ питаться, какъ боги.
- Затѣмъ, въ болѣе позднемъ, и на этотъ разъ въ
прозѣ,
описаніи тѣхъ чувствъ, которыя ведутъ человѣка къ поискамъ Нирваны, мы
находимъ слѣдующія слова, сказанный царемъ Милиндою буддисту Нагасенѣ:
„Почтенный Нагасена, вы говорите: Нирвана не есть
прошедшее, ни будущее, ни настоящее, она не есть нѣчто произведенное,
ни не произведенное, ни могущее быть произведеннымъ. Такъ здъсь,
почтенный Нагасена, человѣкъ, который, живши праведно, осуществилъ
Нирвану, осуществляетъ нѣчто уже произведенное, или же онъ производитъ
ее самъ и осуществляетъ?“
„Ни то, ни другое, о, государь, и тѣмъ не менѣе эта
сущность Нирваны, которую онъ осуществляетъ, проживъ праведно,
существуетъ“.
„Почтенный Нагасена, не давай разъясненія этого
вопроса,
затемняя его еще болѣе. Раскрой его и выясни, объясняя мнѣ. Захоти и
сдѣлай усиліе или изложи, чему тебя учили. Я смущенъ, нахожусь въ
сомнѣніи, колеблюсь. Уничтожь это сомнѣніе, которое, какъ стрѣла,
пронзаетъ меня“.
„Эта основа Нирваны, спокойная, счастливая,
совершенная,
существуетъ. Ее-то и осуществляетъ своимъ знаніемъ тотъ, кто, проживя
праведно, согласно ученію Будды, воспринялъ пониманіе составныхъ частей
всякаго существованія. Подобно тому, какъ ученикъ познаетъ науку
знаніемъ своимъ, согласно ученію учителя, такъ точно, о царь, тотъ, кто
праведно жилъ, осуществляетъ Нирвану своимъ знаніемъ, согласно ученію
Будды. Какъ познать Нирвану? спрашиваешь ты—чрезъ отсутствіе бѣдствій,
опасности, чрезъ отсутствіе страха, чрезъ счастіе, чрезъ спокойствіе,
чрезъ блаженство, чрезъ совершенство, чрезъ чистоту, чрезъ свѣжесть...
„Какъ осуществляетъ тотъ, кто прожилъ праведно,
Нирвану?
спросишь ты. Кто живетъ праведно, о царь, тотъ воспринимаетъ пониманіе
составныхъ частей всякаго существованія, и, воспринявъ это, онъ видитъ
въ нихъ старость, болѣзнь, смерть, не видитъ онъ въ нихъ счастія и
радости и ни съ начала, ни въ серединѣ, ни въ концѣ онъ не видитъ
ничего, чего бы надо было держаться... И когда онъ не видитъ ничего,
чего бы надо было держаться, недовольство зарождается въ мысли его,
горячка овладѣваетъ тѣломъ его, и безъ опоры, безъ прибѣжища, онъ,
безпріютный, проникается отвращеніемъ къ существованіямъ... И у него,
видящаго опасности жизни, является мысль: это движеніе течетъ, горитъ,
опаляетъ, много горести и бѣдъ въ немъ. Если кто добьется конца этому
движенію, вотъ гдѣ будетъ миръ, вотъ гдѣ будетъ счастіе—прекращение
всѣхъ составныхъ частей существованія, освобождение отъ всѣхъ мірскихъ
привязанностей, уничтожение жажды жизни, освобождение отъ страстей, ихъ
уничтожение, Нирвана. И мысль его переносится туда, гдѣ нѣтъ уже
движения, и онъ находитъ покой, радуется и веселится: нашелъ выходъ!
Подобно тому, о царь, какъ человѣкъ, попавший въ чужую страну и
потерявшій дорогу, найдя выходъ на дорогу, устремляется туда,
успокоенный, довольный и счастливый, думая: нашелъ я выходъ! Такъ же
точно и съ тѣмъ, кто видитъ опасности жизни... И онъ устремляется по
этому пути... И когда человѣкъ, живший праведно, достигаетъ прекращенія
повторяющихся существований—онъ зритъ лицомъ къ лицу Нирвану“.
- Затѣмъ, послѣ продолженія разсужденія о томъ,
когда и
какимъ образомъ достигается Нирвана, авторъ переходитъ къ вопросу—гдѣ
накопляется Нирвана? Отвѣтъ на этотъ вопросъ — что нѣтъ такого мѣста;
затѣмъ бесѣда продолжается:
„Почтенный Нагасена, пусть не будетъ мѣста, гдѣ
накопляется Нирвана, но вѣдь есть же мѣсто, гдѣ праведники зрятъ лицомъ
къ лицу Нирвану?“
„Есть, о царь, такое мѣсто, гдѣ праведникъ зритъ
лицомъ къ
лицу Нирвану“.
„Гдѣ же, почтенный, то мѣсто, гдѣ праведникъ зритъ
Нирвану?“
„Добродѣтель это мѣсто, о царь. Ибо тотъ, кто стоитъ
въ
добродѣтели, твердо укрѣпившись, будетъ ли онъ у Саковъ и Явановъ, въ
странахъ Чина и Вилата, въ Александрии или Никумбѣ, въ Бенаресѣ или
Косалѣ, въ Кашмирѣ или Гандарѣ, на вершинѣ горы или въ обители
боговъ,—тотъ праведникъ, гдѣ бы ни находился, зритъ Нирвану лицомъ къ
лицу“.
- Въ древнихъ книгахъ есть нѣсколько описаній
человѣка,
достигшаго Нирваны архатства. Но всѣ эти описания не полны. Можетъ быть
мы ихъ найдемъ въ „Пути чистоты“, теперь подготовляемомъ къ печати г.
Варреномъ.
- Теперь надо еще упомянуть о тридцати семи составныхъ
элементахъ архатства.—Слово „архатство“ означаетъ „состояние
достойнаго“, или „благороднаго“ и состояніе это, въ древнѣйшихъ
сочиненіяхъ, подраздѣляется на тридцать семь составныхъ частей. Онѣ
носятъ названіе „лѣкарствъ, открытыхъ великимъ врачомъ“.
Изъ всѣхъ лѣкарствъ міра, многочисленныхъ и
разнообразныхъ.
Нѣтъ равнаго лѣкарству закона, его пейте, монахи.
Испивъ лѣкарства закона, стариться не будете, не
умрете.
По разрушеніи привязанностей къ жизни въ Нирвану
войдете,
разумѣющіе и зрящіе.
- Вотъ эти тридцать семь составныхъ частей
архатства:
Четыре глубокихъ созерцанія.
Четыре великихъ напряженія противъ зла.
Четыре пути къ святости.
Пять нравственныхъ свойствъ.
Пять нравственныхъ силъ.
Семь родовъ познанія.
Восьмичленный благородный путь.
- Къ сожалѣнію, будучи принужденнымъ вложить
содержаніе
высшей стороны буддизма въ два чтенія, я не могу дольше остановиться ни
на одной изъ этихъ тридцати семи частностей, хотя и вполнѣ сознаю, какъ
не интересны подобные голые перечни, разъ не имѣешь возможности
истолковать и пояснить полное значеніе главнѣйшихъ поименованныхъ
терминовъ примѣрами, взятыми изъ соотвѣтствующихъ философскихъ системъ
Запада. Но въ томъ, что я сказалъ, я пытался, по возможности, выделить
главныя стороны наиболѣе глубокихъ взглядовъ на жизнь, лежащихъ въ
основѣ буддизма. Теперь мнѣ остается лишь прибавить нѣсколько общихъ
замѣчаній объ этой системѣ этическаго самовоспитанiя.
- Въ первыхъ, я бы сказалъ, что вся система основана на
интеллектуальной умственной деятельности. Въ буддійскихъ книгахъ
нерѣдко разсказывается, да такъ оно и должно было случиться, что
красноречивая проповѣдь о непостоянстве всего, о заблужденіяхъ насчетъ
своего „я“, о тщетѣ всего земного (богатства, власти и славы) приводила
къ обращенію котораго-нибудь изъ слушателей, уже подготовленнаго къ
принятію истины собственнымъ жизненнымъ опытомъ. Но, несмотря на то,
что, такимъ способомъ слушатель могъ сразу, при помощи особаго,
духовнаго откровенія достичь одной изъ высшихъ степеней благороднаго
пути, все же отъ него требовалась неустанная умственная деятельность,
для сохраненія достигнутаго и для достиженія дальнѣйшихъ степеней
совершенства.
- Второе мое замѣчаніе относится къ тому, что ошибочныя
вѣрованія, приверженность къ заблужденію, тупость, которая не въ
состояніи открыть глазъ на глубокія истины жизни— считались уже сами по
себѣ этически ложными. Повѣрить лжи значило создать себѣ самому
препятствіе на пути къ истинѣ, и потому архатъ долженъ былъ постоянно
слѣдить за сохраненіемъ въ неприкосновенности своихъ убѣжденій.
- Третье замѣчаніе касается того, что было бы весьма
ошибочнымъ предполагать подавленіе желаній непремѣннымъ условіемъ
высшаго буддизма. Какъ разъ наоборотъ. Дурныя желанія, разумѣется,
слѣдовало подавлять. Правда, что нѣкоторыя изъ человѣческихъ желаній,
какъ напримѣръ, желаніе имѣть жену, семью, обладать богатствомъ,
властью и отличіями, почитаемыя совершенно естественными и законными въ
современной западной жизни, въ архатствѣ считались препятствіями къ
достиженію цѣли. Но буддійскому мірянину удовлетвореніе этихъ желаній
было вполнѣ дозволено и даже урегулировано правилами. Быть можетъ, въ
ученіяхъ западныхъ проповѣдниковъ, мы могли бы отыскать соотвѣтствіе
каждому выраженію буддизма, касающемуся подавленія такихъ желаній. Даже
въ своихъ взглядахъ на отношеніе половъ Готама во многомъ сходится съ
многими глубокими христіанскими писателями. Во всякомъ случаѣ, ясно,
что буддійскій идеалъ не есть идеалъ одного квіетизма, но и умственной
дѣятельности, также какъ и вдохновеннаго желанія, которое слѣдуетъ не
только поддерживать, но исполненія котораго надлежитъ достигнуть и
насладиться его исиолненіемъ въ здѣшней жизни. Вступленіе въ общину,
какъ писала однажды жена моя, „не означало одного умерщвленія чувствъ
или подавленія дѣятельныхъ силъ человѣка: оно только направляло чувство
и силы эти въ новыя русла“. Про архатовъ справедливо могъ бы сказать
Маттью Арнольдъ:
«Вы являетесь ангелами,
Сіяющими божественнымъ рвеніемъ;
Вы являетесь свѣточами надежды.
Слабости нѣтъ въ вашемъ сердцѣ,
Слабости нѣтъ въ вашихъ трудахъ.
Усталости нѣтъ на вашемъ челѣ».
- Четвертая сторона, на которую я хотѣлъ бы
обратить ваше
вниманіе, это радостное состояние архата, проистекающее, главнымъ
образомъ, изъ той свободы духа которой онъ достигъ и которой придается
такое большое значение.
- Освобождение духа—одна изъ „Семи жемчужинъ“
благословеннаго учителя и, описывая ее, авторъ „Милинды“ говоритъ:
„Есть вѣнецъ выше всѣхъ вѣнцовъ и это вѣнецъ
освобожденiя:
Взираютъ домашние на господина, когда онъ надѣваетъ
вѣнецъ
изъ драгоцѣнныхъ камней.
На того же, кто надѣлъ вѣнецъ изъ жемчужинъ
освобожденiя
взираетъ весь міръ людей и боговъ“.
- Это была та кроткая свобода высшаго и болѣе
широкаго
порядка,
которому надлежало уравновѣсить и, такъ сказать, сосредоточить жизнь.
Къ ней, къ этой свободѣ, всѣ, уразумѣвшие учение о непостояннствѣ
земного, должны были стремиться. Свобода эта была, разумѣется,
освобождениемъ отъ заблужденiй. Она не простиралась до разрѣшенія
вернуться къ тѣмъ заблужденіямъ, отъ которыхъ отрекались последователи
новаго ученія, или до позволенія признать, въ порывѣ умственной
разнузданности, за истину какое бы то ни было соотвѣтственное
заблужденіе, могущее возникнуть на пути всякаго человѣка къ
совершенству. Но въ тѣхъ предѣлахъ, которые должна была очертить первая
часть этого чтенія, допускалась полная свобода отъ догматовъ, давалась
полная свобода мысли. Я не стою на томъ, чтобы выдавать рѣшеніе задачъ
практической этики, предложенное Готамою, за точное, полное, или вполнѣ
уравновѣшенное. По моему скромному мнѣнію, ни одинъ историкъ не можетъ
быть настоящимъ безъ некоторой доли сочувствiя и, признаюсь, я бы не
посвятилъ жизни своей изучению буддизма, еслибъ не сознавалъ внутренней
цѣнности многого изъ того, что создалъ Готама. Разумѣется, нѣтъ
необходимости для насъ возвращаться за двѣ тысячи пятьсотъ лѣтъ, для
того, чтобы обрѣсти истину. Мы сами должны добиться разрѣшенія задачъ
этики, пригоднаго для нашихъ временъ. Хотѣлось бы обратить ваше
вниманіе лишь на то, что изученіе этики, въ особенности же изученіе на
западѣ этическихъ теорій, приводило до сихъ поръ къ плачевнымъ
результатамъ вслѣдствіе непримиримыхъ словопреній и безпочвенности
умозрѣній, отрѣзанныхъ отъ дѣйствительныхъ фактовъ. Единственно вѣрный
методъ этическаго изслѣдованія—это методъ историческій. По этому
поводу, весьма мѣтко выражается председатель университета въ Корнеллѣ
въ своемъ „Ethical Import of Darwinism“:
„Когда же можно назвать этику наукою? Единственная
для нея
возможность подняться надъ аналитическимъ способомъ логики—это
сдѣлаться одною изъ историческихъ наукъ. Начиная съ самыхъ первыхъ
письменныхъ данныхъ о человѣческой нравственности, прослѣдить всѣ
послѣдующія ступени ея развитія вплоть до нашихъ дней,—вотъ та
единственная задача, которую можно назвать истинно научной этикой.
Открытіе ступеней развитія человѣческой нравственности должно
составлять особенность этой науки, которая, какъ и всякая другая,
требуетъ наблюдательности, анализа и классификацій“.
- Несомнѣнно, что это—весьма здравое мнѣніе, и я
едва ли
ошибаюсь,
утверждая, что изученіе буддизма—одна изъ необходимыхъ частей всякаго
этическаго курса: нельзя отдѣлываться двумя, или тремя страницами объ
этой религіи, но слѣдуетъ отвести ей должное мѣсто въ историческомъ
ходѣ этическаго развитія.
Не можемъ не упомянуть здѣсь, что въ 1872 году первую палійскую
грамматику въ Европѣ напечаталъ покойный проф. С.-Петербургскаго
университета И.П. Минаевъ; грамматика эта была впослѣдствіе
переведена на французскій и англійскій языки. С. О.
Проф. Рисъ-Дэвидсъ не упоминаетъ здѣсь весьма важнаго изданія
палійскаго
каноническаго текста, сдѣланнаго проф. И.П. Минаевымъ еще
въ 1869 году: Пратимокша-Сутра, буддійскій служебникъ. Пропускъ этотъ
мы объясняемъ себѣ тѣмъ, что книга, изданная по-русски въ тѣ времена,
когда русскій языкъ не получилъ еще того распространения, какъ теперь,
по мнѣнію проф. Рисъ-Дэвидса, оставалась въ сторонѣ отъ общаго научнаго
теченія. С. О.
[Даемъ эти выдержки въ переводѣ проф. И. П. Минаева по тождественному
тексту Махавагги. С. О.]